Дальние рейсы

Мне стало жаль губить такую красоту. Я отдал свою рыбу матросам и отошел в сторону. Мы с Алешей закурили, опершись на перила. Вокруг было темно, только прожектор ярко сиял за бортом. Море дышало теплом и влагой. Вдали, за туманом, расплывались огни Южно-Курильска.

ОСТРОВ СОКРОВИЩ

Происхождение айнов — коренных жителей Курильских островов — до сих пор остается нерешенной загадкой. Ученые не могут разобраться, откуда они пришли: с севера, с юга или с запада. Во всяком случае они не имели ничего общего с представителями желтой расы, населяющей этот обширный район Азии. И язык у них свой, совершенно особенный, и внешний вид тоже. Черты лица правильные, скулы не выдаются вперед, глаза не узкие и поставлены прямо. Носы обычных размеров и форм, у некоторых совершенно прямые, римского тина. Но главное, пожалуй, волосы. Разве встречаются китайцы пли японцы с густой окладистой бородой? А у айнов сплошь и рядом были такие бороды, и вообще волосы у них росли очень густые.

Мохнатые курильцы, которые так хорошо приняли русских поселенцев и быстро сдружились с ними, имели свою особую культуру, свои обычаи. В последнее время на острове Итуруп в кратере погасшего вулкана обнаружены интересные рисунки и знаки, позволяющие думать о том, что айны создали даже подобие письменности.

Некоторые специалисты утверждают, что древние предки айнов пришли на восток из Европы. Другие поддерживают теорию, согласно которой айны относятся якобы к кавказской расе. Об этом нам говорили в краеведческом музее на Сахалине. Но мне кажется, что вопрос о происхождении айнов не так важен. Гораздо важнее их дальнейшая судьба. За сравнительно короткий период, пока на Курилах господствовали японские милитаристы, айны почти полностью вымерли. Их осталось несколько десятков человек на острове Шикотан. Но в 1945 году, убегая с острова, японцы увезли с собой даже этих курильцев, о которых теперь ничего неизвестно.

В переводе с языка айнов слово «шикотан» означает «лучшее место». И это верно. По климату, по природе он один из лучших на всей гряде. Лежит он восточнее японского острова Хоккайдо. Вот куда занесло туристов, путешествующих по своей собственной стране!

Мы совершили по Шикотану большой пеший поход. Сначала долго шагали по узкому настилу из досок, поднятому на метр над заболоченной низиной. Возле чистенького домика напились холодной и вкусной воды из родника. Отсюда начался подъем, на первых порах очень трудный. На крутом склоне были вбиты колья, а между ними натянута веревка. Держась за нее, мы карабкались по мокрому и скользкому откосу.

Метр за метром одолевали туристы подъем, пока не оказались на гребне. Справа — крутой спуск к морю, слева — в широкую долину с темными лесами, с отдельными купами деревьев, с причудливыми вершинами гор на краю горизонта. Потом вдруг налетел ветер и все закрылось туманом, по не сырым и холодным, а похожим на густой серый дым. Алеша сказал, что это сухая морось.

Зрелище было удивительное. Резкий ветер гнул к земле высокую траву, она шевелилась, перекатывались по ней зеленые волны, а над травой стремительно несся туман, такой густой, что скрывал людей, шагавших по тропинке метрах в десяти от меня.

Вероятно, такие ветры бывают здесь часто: кроны у многих деревьев изогнутые или совсем плоские, как на японских картинках. Зато в долинах, под защитой крутых склонов, деревья растут прямые, могучие, пышные. Старые ели и пихты видны кое-где и на открытых местах, но они почти мертвые, ветви у них сухие и обнаженные. Кажется, что деревья эти задушены лишайником, желтоватые клочья и пряди которого висят и на стволах, и на сучьях.

Иногда мы попадали в плотные заросли столь высокой крапивы, что приходилось идти, подняв руки вверх.

В детстве я увлекался книгами Роберта Льюиса Стивенсона. Да и сейчас не перестаю восхищаться, перечитывая его замечательные произведения. Сколько раз представлял себе мысленно остров Сокровищ! И вот теперь увидел его наяву. У меня даже возникла мысль: надо узнать, не бывал ли Стивенсон на Шикотане?! Может быть, этот остров стоял перед его глазами, когда он создавал книгу?!

Казалось, вот сейчас покажется за деревьями замшелый блокгауз из толстых бревен, и старый попугай Капитан Флинт закричит хриплым голосом: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!»

Гудел в вершинах деревьев тугой ветер, шумела трава, тяжело бился о камин прибой — все эти звуки сливались в стройную музыку, тревожную и зовущую, такую же полуреальную, как и сам остров.

Мы спустились к глубокой извилистой бухте. Черные утесы громоздились на ее берегах, большие камни лежали у кромки воды. Сильно пахло водорослями. Идти было трудно. Мы скользили и падали. Женщины забрались в грот и уселись там отдыхать. Несколько человек прошли еще дальше, за поворот, где покоился среди каменных глыб остов деревянного судна. Отсюда открылся вид на море, а если сказать точнее — на океан. Он лежал огромный, спокойный, словно нежась в лучах проглянувшего солнца. И невольно вспомнился афоризм: «Величие не шумливо. Великий океан в то же время и Тихий».