— Ах, Иванка, — с надрывом воскликнул директор, и лицо его стало почти таким же трагическим, как у Бетховена на известном бюсте. — Я выслушиваю это от тебя каждый понедельник! А тебе, конечно, известно, что я об этом не раз докладывал в районе! Имей же терпение.
— Я-то его имею, но не кажется ли тебе, что дело излишне затянулось. Детям негде собираться.
— В классах!.. — заметил Еглик.
Невзирая на значительную разницу в возрасте, молодая женщина огрызнулась:
— Они без памяти рады удрать из школы. Как, впрочем, и я тоже. Я, товарищ директор, пожалуй, сама съезжу в роно! — предложила она.
Иванка рассудила правильно: ее предложение директора в восторг не привело, и, видимо, понимая это, она слегка покраснела. Иванка Раухова была пионервожатой в школе и, обладая достаточным опытом, знала, как нелегко пробиться сквозь заслон равнодушия бюрократических инструкций с их плакатами и боевыми лозунгами о помощи пионерской организации. Но Иванка Раухова славилась своим упрямством, а если требовалось, могла себе позволить и откровенную дерзость, могла пойти и напролом. Она очень быстро поняла, что именно и в какой мере может себе позволить. Ведь все это она делала для ребятишек, которым в дождливую погоду негде проводить сборы. Школьное помещение и спортзал Иванка Раухова считала не подходящими для детского досуга. Более того, директора Ракосника раза два-три в году охватывало страстное желание повернуть деятельность пионерской организации совсем в иное русло. В таких случаях Иванка Раухова стояла насмерть. Вот и сейчас она была полна решимости заставить директора Ракосника заняться строительством клубного помещения поэнергичнее.
— Иванка, — уговаривал он ее, словно отец капризного ребенка, — успокойся, подожди, вот поеду в район и сделаю все, что в моих силах. Тебя это устраивает, ну?
Пионервожатая молчала. А директор все ждал с застывшей, глуповатой улыбкой. Между тем, наклонившись через стол, к нему потянулся преподаватель Каплирж и передал желтый прямоугольник бумаги размером в пол-листа.
— Это что? — директор Ракосник брезгливо взял его двумя пальцами.
— Пригласительный билет на совещание. Районный педагогический комитет… Ян, я должен… — Каплирж все еще стоял в той же позе, согнувшись над столом.
— Когда тебе туда надо?
— В среду, в четырнадцать ноль-ноль.
Замдиректора Еглик оглянулся назад. На магнитной доске были пришлепнуты магнитные же щитки с наименованием предметов и инициалами педагогов. Еглик сделал в воздухе некоторое подобие креста, видимо, чтобы лучше сориентироваться, и, повернувшись ко всем спиной, пробормотал:
— Но у тебя в это время уроки. Два урока…
— Знаю… очень прошу, пусть меня кто-нибудь заменит.
— Тебе на это совещание обязательно? — мямлил директор Ракосник. Он обычно весьма неохотно давал разбредаться стаду своих подчиненных.
— Обязательно! Я и сам тому не рад! — Каплирж слегка дернул головой, словно воротник полосатой сорочки неприятно сдавил ему шею.
— Жизнь без собраний все равно что дальняя дорога без пивных! — пытался он пошутить, открывая в улыбке два ряда зубов, напоминающих слаломную дорогу после многочисленных спусков.
Директор Ракосник тоже оглянулся на магнитную доску с расписанием уроков.
— Кто свободен после обеда? — спросил он.
— Губерт Влах, — ответил его зам. — Ты заменишь коллегу Каплиржа?
— Нет.
— Почему? — поинтересовался директор Ракосник. — У тебя ведь в это время нет уроков.
— Я еду на мясокомбинат!
— Это можно и отложить, товарищ Влах, не так ли? — настаивал директор Ракосник, обращаясь к бородатому Губерту. Влах, единственный среди педагогов, носил коротко подстриженную бородку и усы. Директор обращался к Губерту по фамилии каждый раз, когда необходимость заставляла идти на него в атаку. — Ведь мясокомбинат — дело-то твое, сугубо личное.
— Не совсем, — ответил Губерт Влах, глядя директору прямо в глаза, словно давая понять, что от своего решения не отступит ни на полшага.
— А я потом заменю тебя… — вмешался Каплирж и только сейчас выпрямился. В кармане синего пиджака, словно символ учености, сверкнула шариковая ручка.
Губерт Влах молчал. Директор передвинул футляр с очками сантиметров на десять вправо, а потом обратно и снова оглянулся на красные, зеленые, оранжевые и желтые прямоугольники, прилипшие к магнитной доске.
— Единственно, что нам остается… — рассуждал он вслух, но фразы не окончил, потому что Еглик, ухватившись за мочку уха и слегка оттянув ее, бросил вполголоса, словно его слова предназначались одному лишь директору Ракоснику:
— Я! Я заменю его!
— Ну что ж, будем продолжать!.. — с удовлетворением обратился директор к сидящим.
Власта Пудилова уже вертелась на своем стуле. Директор, заметив это, сказал:
— Мы слушаем тебя… Власта!
— Мы, товарищ директор, должны были до десятого октября сдать готовый план воспитательной работы! Я не знаю, собирал ли кто-нибудь, я весь день сидела в классе, если — да, так он у меня готов, вот… — И она, зашелестев исписанными страницами, передала их соседке, чтобы, переходя из рук в руки, план воспитательной работы незамедлительно оказался у директора Ракосника.