Дальтоник

Они с Павлом и малышом зашли поздравить свекровь и свекра. Те уже купили Павлику автомобильчик — электрический, который сам менял направление, светил и гудел. Цена — 120 крон. Дана, вся сжавшись, заставила себя запечатлеть поцелуй на подставленной щеке свекрови. Хорошо хоть у отца Павла хватило ума не лезть с проявлениями чувств. Естественно, ни Дана, ни Павел никаких подарков не получили. Видимо, парадный обед — пол-утки, ее Дана в общем-то не ела, пирог с творогом и сбитыми сливками — коронное блюдо свекрови — являлся компенсацией. А что касается пирога, то ты бы, Дана, научилась его печь, я дам тебе рецепт, ведь вы едите его с таким аппетитом! Дана помогла свекрови вымыть посуду, теперь можно уходить. Родичам надо еще упаковаться, они едут отдыхать куда-то на Шумаву. Что ж, оденем Павлика, в руку — автомобильчик за 120 крон! А она, дура, так ждала, что ребенку купят шубку! Счастливо отдохнуть! Спасибо! Спасибо! Ты, Павел, не переживай, увидишь, на праздники получишь ответ из института! В следующий раз непременно повезет!

И Павел счастлив, что родители им довольны, ни в чем не упрекают, обрадовались подаркам и великодушно не заметили пробелов в его зачетке…

Машина с гробиком остановилась перед парадным входом в школу. Минута скорбного молчания — и музыканты заиграли тоскливую мелодию. Друзья и знакомые остались стоять на месте, а машина, медленно тронувшись и прибавляя скорость, мчалась теперь все быстрее, увозя белый гробик, пока не скрылась за поворотом. Путь Златко заканчивался в крематории. Но это уже было дело семейное.

— Как ты могла себе такое позволить?

— Не вмешивайтесь!

— Ну нет, товарищ Мокра, мы обязаны вмешаться! Твое поведение бросает тень на всю школу! — Директор Ракосник забыл закрыть дверь в кабинет своего заместителя, и двери учительской тоже оказались открытыми, и потому все могли слышать, как администрация выясняет отношения с Эвой Мокрой: — Нам звонила заведующая детсадом и жаловалась, что ты ее оскорбила! И ты не отпирайся!

— Я и не думаю отпираться! Это она оскорбила меня! — крикнула Эва.

И снова послышался голос директора:

— Ты должна перед ней извиниться…

— Нет!..

— В таком случае нам придется говорить в другом месте! — заявил Ракосник уже спокойней и тише, словно вспомнив, что у него имеются другие средства воздействия на члена своего коллектива.

— Пожалуйста! Я все скажу ей еще раз прямо в лицо где угодно и при ком угодно!

Несколько секунд стояла напряженная тишина, после чего послышались быстрые шаги. Эва прошла через кабинет директора и громко хлопнула дверью. Из сумочки, что лежала на стуле возле ее стола, она достала носовой платочек и долго молча сморкалась. Лицо ее постепенно принимало нормальный цвет.

— Что стряслось? — спросил ее Милош Лекса.

Эва сделала вид, что собирает тетради и учебники к следующему уроку.

Анечка Бржизова, подсев к Эве, взяла ее за руку и сказала спокойно:

— Что случилось, Эва?

Молодая учительница вместо ответа дернула плечом, но потом, метнув взгляд на закрытую дверь, выкрикнула:

— Он еще за нее заступается, за эту чертову бабу!

— Ну-ну… — успокаивала ее Бржизова.

Теперь все с интересом выжидали, пока Эва придет в себя, чтобы узнать причину разыгравшейся сцены.

Наконец Эва начала свой рассказ.

Вчера маленькая Радка наотрез отказалась идти в детский садик. Заупрямилась, и все тут. Ей, мол, там не нравится. Эва с бабушкой попытались ее уговорить, однако ничего не помогло.

«Но почему?..»

«Дети надо мной смеются».

Эва испытующе смотрела на свою мать. Неужели все-таки…

«Что же они говорят?»

«Что я — черномазая!»

«Нет, это неправда!»

«Я знаю… Но все надо мной смеются. И Петя тоже».

Петю Радка очень любит.

Четырехлетний человечек тоже может быть жестоким. Это Эве известно.

Бабушке пришлось отпроситься с работы, потому что никакими силами отвести Радку в садик не удалось.

Эва отправилась к заведующей. До этого они встречались на собраниях, на лампионовом шествии, на первомайской демонстрации и когда Радку принимали в детсад.

Еще тогда заведующая не вызвала у Эвы особой симпатии, в своем синем в горошек, вытертом на локтях халате, с неухоженными волосами, косноязычная.

Когда Эва разглядела ее, то заметила, что у заведующей выпирает подбородок, верхняя губа двигается вверх и вниз, обнажая при улыбке десны, и что похожа она скорее на Красную Шапочку, дожившую до заслуженной пенсии, нежели на узаконенную государством имитацию материнской заботы.

«Товарищ заведующая, объясните, пожалуйста, детям, что нехорошо смеяться над Радкой!» — попросила Эва.

Заведующая предложила ей стул, но Эва осталась стоять. Она понимала, что сесть — значит подчиниться.

«Я ничего такого не слышала…»

Эва объяснила, что дети дразнят ее дочь черномазой.

Заведующая детсадом потирала ладони.

«Не удивляйтесь, пани Мокр… мамаша, — поправилась она тут же. — Дети ведь очень наблюдательны! А ваша Радка такая приметная, я тоже подумала, вы на меня не обижайтесь, что у нее отец… темнокожий!» — Заведующая засмеялась, словно желая скрыть смущение и скрасить неприятный эффект своих слов.