Дама в автомобиле, с ружьем и в очках

Я отряхнула от пыли юбку, отвела его за руку на эспланаду. Он показал мне свою маму, самую молодую в группе женщин в купальниках, расположившихся на пляже. Очень загорелая блондинка смеялась, переговариваясь с подружками, вокруг них громоздились флаконы с кремом для загара и стопки журналов. Она увидела своего сынишку и приподнялась на локте, чтобы позвать его. Я поцеловала Титу, помогла спуститься по лесенке. Когда он подбежал к матери, я ушла. Мне казалось, что ноги у меня совсем не гнутся, как у манекенов в витринах.

Мне не хотелось возвращаться к машине, к мужчине с пробитой грудью. Я понимала, что единственное разумное действие – это пойти в полицию. Во всяком случае, нужно держаться подальше от пляжа. Я говорила себе: «Если Филипп знает, что малыш Титу видел то, что лежит в багажнике, он должен беспокоиться и наверняка бродит где-то неподалеку, наблюдая за ним. Может быть, он и сейчас здесь и теперь следит за мной. Но я заставлю его проявиться».

Но при этом я считала, что рассуждаю нелепо. Если он избавился от трупа, засунув его в машину, которую считал моей, значит, не придавал значения тому, что я потом могу рассказать. Тогда ему тем более наплевать на показания малолетнего свидетеля.

Я ходила по порту среди равнодушной толпы, и мое сердце замирало всякий раз, когда кто-то меня толкал, потом вышла к пустынным улочкам, которые уже много часов назад покинуло солнце, и там я замерзла. В окнах сушилось белье. Когда я остановилась посмотреть, что делается у меня за спиной, мне на лоб капнула вода, и я вздрогнула всем телом, почти закричала. Но надо признаться: меня никто не преследовал.

Позже я спросила дорогу и отыскала полицейский участок на маленькой площади, обсаженной платанами. Я издали посмотрела на входную дверь, на пороге которой курили двое мужчин в форме. Мне казалось, что я впитала в себя этот удушающий, омерзительный запах неизвестного мне мертвеца в «Тандёрберде». Но у меня не хватило смелости войти туда. Что я им скажу? «Я позаимствовала машину моего босса, абсолютно незнакомый мне парень ее угнал, и я нашла ее здесь вместе с трупом в багажнике, я ничего не могу объяснить, но я ни в чем не виновата?» Кто мне поверит?

Я дождалась наступления ночи в какой-то пиццерии, напротив жандармерии, сидя у окна второго этажа. Я надеялась, что хоть немного приду в себя и смогу понять, что же могло произойти за те два часа, пока Филипп находился в машине один. Должно быть, случилось что-то непредвиденное, внезапное, потому что, когда он уходил от меня, его взгляд был совершенно спокоен. В этом я уверена. Или почти уверена. А вообще-то нет…

Я заказала коньяк, но, когда поднесла к губам, меня стало мутить, и пить его я не стала.

Если я пересеку площадь, на которую выходит окно, у которого сижу, меня не отпустят, пока не проведут расследование, а это может длиться много дней и даже недель. Мне в голову пришел целый калейдоскоп образов: вот меня везут в марсельскую тюрьму, велят снять одежду, надевают серую робу – одежду тех, кто находится в предварительном заключении, мажут чернилами пальцы на правой руке, запирают в темноте. Потом они будут копаться в моем прошлом, где обнаружат лишь один недостойный поступок, наверняка свойственный большинству женщин, но этого будет достаточно, чтобы очернить и моих знакомых, и человека, которого я люблю.

Нет, не пойду.

Но сильнее всего я пыталась убедить себя в том, что происходящее со мной – неправда. Или что, по крайней мере, обязательно произойдет нечто, и внезапно все развеется, как сон.

Я вспомнила окончание школы в Рубе, вечер после устного экзамена. Результаты вывесили очень поздно. Я несколько раз просмотрела списки, моего имени в них не было. Я долго бродила по улицам с выражением отчаяния на лице, но в душе теплилась безумная надежда: это просто ошибка, справедливость будет восстановлена. Было уже начало одиннадцатого вечера, когда я встретилась с Глав-Матушкой в аптеке ее брата. Она дала мне выплакаться, а потом сказала: «Пойдем посмотрим вместе эти списки, яумею их читать лучше, чем ты».

Вдвоем глубокой ночью в пустом дворе лицея мы зажигали спичку за спичкой, чтобы снова прочитать списки в поисках моей фамилии, уверенные, что она должна там быть, и действительно нашли ее. Я даже получила оценку с отличием.

И в тот самый вечер в ресторане возле вокзала Рубе, в конце ужина, когда мы пили эльзасское вино, чтобы «отметить такое событие», я обещала Глав-Матушке, что буду разговаривать с ней, как с живой, даже после ее смерти. Я всегда так и делала, за исключением моей поездки в Цюрих четыре года назад, потому что мне было стыдно, и я бы не простила себе, если бы вспоминала ее, стараясь утешиться.