Дама в автомобиле, с ружьем и в очках

На парковке, среди сотен других машин, мы несколько минут неподвижно стояли перед «Тандербёрдом». Я достала ключи из сумки, но он их не брал. Мимо нас пробежала группа подростков, они громко переговаривались и жестикулировали, потом прошла женщина в мятом платье, она беззвучно шевелила губами, склонив голову под тяжестью неведомых забот. Филипп велел мне сесть за руль, чтобы найти место поспокойнее и тогда открыть багажник.

Мы поехали на набережную Рив-Нев, повторив путь, который проделали пешком. Когда я повернула на улицу, которая, пересекая весь город, круто уходила наверх, он неожиданно произнес:

– Может быть, нам все же удастся как-то выпутаться из этой истории, Дани. Если тебе подбросили этого типа где-то по дороге, то никто об этом не знает, кроме сукина сына, который его туда засунул. Ты с ним никак не связана. Значит, можно поступить так же. Избавимся от него, где получится, и забудем. Нас это вообще не касается.

Я свернула на одну улицу, потом на другую, тоже поднимавшуюся в гору. Дальше он велел мне ехать по дороге с каменным ограждением. Там не было ни машин, ни прохожих, но она была настолько крутой и узкой, что мне пришлось остановиться перед поворотом. Перевязанная рука болела и мешала, он помог мне крутить руль. Дальше, через пролом между двумя облупившимися стенами я увидела лежащий внизу город – светящуюся полосу вдоль моря.

Он положил руку мне на колено, чтобы я остановилась. Перед домом 78. Я запомнила, потому что в приюте такая метка была на моем белье. Темный дом перед большим, недавно построенным зданием. Несколько секунд мы ждали, прислушиваясь, потом, на самой медленной скорости, бесшумно въехали во двор. В свете фар увидели ряд гаражей с полированными воротами, деревья, лестницу. Во дворе стояла какая-то машина. Я пристроилась прямо за ней, выключила мотор. Двор был тихий, но узкий, и я с опаской подумала, что, если по какой-либо причине потребуется спешно выезжать отсюда, разворачиваться придется долго.

Я отдала Филиппу пиджак, и мы вышли. В доме наверху еще горело несколько окон, на занавеске угадывался голубоватый отблеск телевизионного экрана. Я открыла багажник и, не глядя, быстро отскочила. Но чудовищный запах все равно ударил мне в лицо, голова сильно закружилась, и, как в тумане, я услышала, что Филипп просит у меня носовой платок. Он задыхался, лицо его исказилось и выглядело постаревшим, неузнаваемым, похожим на череп. Наши взгляды встретились, я никогда не забуду тот ужас, который я увидела в его глазах.

Я слышала, как он совсем близко от меня поворачивает мертвеца. Я в отчаянии смотрела, не отрываясь, на вход во двор, но не из страха, что там кто-то неожиданно появится. Об этом я даже не думала. Шепот:

– Посмотри, Дани.

Он показывал мне ружье, длинное ружье с черным стволом.

– На прикладе инициалы.

– Инициалы?

– Да. Ж. К.

Он показал мне и дал дотронуться пальцем до двух выгравированных на дереве букв. Но у меня не было знакомых с такими инициалами. У него тоже. Он сказал:

– Это автоматический винчестер. В магазине не хватает трех пуль.

– Ты в этом разбираешься?

– Немного.

Он обтер ружье моим платком и положил на место внутрь ковра, в который был завернут убитый. При тусклом свете фонаря багажника я увидела лицо с отвисшей челюстью. Филипп рылся в карманах халата. По наступившей паузе я поняла, что он что-то нашел и онемел. Он резко выпрямился. Хотел что-то сказать и не мог. Он застыл, потому что не мог поверить. Я успела рассмотреть листок бумаги в его левой руке. Потом он закричал. Не знаю, что он кричал. Наверное, что я сумасшедшая, а он поверил в бред сумасшедшей, теперь я понимаю – именно это и выражал его взгляд. А еще я прочла в его взгляде, что он меня сейчас ударит. Кажется, я подняла руку, защищаясь.

В то же мгновение от боли в животе у меня перехватило дыхание, и я согнулась пополам. Я почти упала на землю, но он удержал меня, дотащил до дверцы машины, еще помню, как я корчилась, хватая ртом воздух, на переднем сиденье, как он захлопнул багажник и ушел. А дальше полный провал.

Прошло много времени, вокруг было тихо, никого поблизости, мне удалось сесть за руль, я вдыхала ночную прохладу, мне было хорошо, я плакала. Очки упали на коврик под ногами. Когда я их надела, часы на панели показывали час ночи. Одергивая задравшееся на коленях платье, я обнаружила бумажку, которую Филипп извлек из кармана покойника.

Я зажгла свет.

Это была телефонограмма со штампом аэропорта Орли, адресованная некоему Жюлю Кобу, пассажиру рейса 405 «Эйр-Франс». Ее приняла стюардесса с угловатым почерком 10 июля в 18 часов 55 минут. Мне понадобилось время, чтобы вычислить, что это была пятница, два с половиной дня назад, и в эту минуту все, что я делала в течение этих двух дней, превратилось в какое-то леденящее головокружение, прерываемое криками.

Текст: Не уезжай. Если ты надо мной не сжалишься, я поеду за тобой в Вильнёв. Я в таком состоянии, что мне уже все равно.

Подпись: Дани.

Парижский номер телефона вписан в графу «Отправитель сообщения», это был мой номер.