Дама в автомобиле, с ружьем и в очках

Вильнёв – серые арки, узкие улочки, мощенные крупным булыжником, дворики, где сушится белье, а потом большая площадь, украшенная гирляндами лампочек для вечерних празднеств, свадебный кортеж. Я припарковалась, как только он проехал. Высокая темноволосая невеста с непокрытой головой держала в правой руке красную розу. Подол ее белого платья был выпачкан в грязи. Казалось, все гости уже изрядно набрались. Я пыталась пройти мимо них в соседний бар, двое мужчин подхватили меня под руки, приглашая танцевать вместе со всеми. Я сказала: спасибо, большое спасибо – и с трудом высвободилась. Все посетители бара высыпали за дверь, напутствуя жениха. Я оказалась одна в пустом зале перед растроганной белокурой кассиршей, погруженной в собственные воспоминания. Она и объяснила мне, как добраться до поместья Сен-Жан на улице Аббатства. Я выпила сок, купила пачку «Житан» и закурила. Я уже не курила тысячу лет. Она спросила:

– Вы приятельница месье Жюля?

– Нет. А вообще-то да.

– Вижу, что он дал вам свою машину.

– А вы с ним знакомы?

– С месье Жюлем? Так, шапочно: здравствуйте – до свидания. Иногда он ходит на охоту с моим мужем. Он сейчас у себя?

Я не знала, что ответить. Впервые я задала себе вопрос: действительно ли незнакомец в багажнике – Жюль Коб, а может быть, это кто-то другой? Я махнула головой, что могло означать все, что угодно. Заплатила, поблагодарила и вышла. Она окликнула меня, потому что я забыла на стойке сдачу, кепку, сигареты и ключи от машины.

Поместье Сен-Жан предстало предо мной в виде кованых железных ворот и длинной асфальтированной дороги, ведущей к просторному невысокому дому с черепичной крышей. Его было видно сквозь заросли винограда и ряд кипарисов. На той же дороге находились и другие поместья, все они возвышались над Вильнёвом, как сторожевые посты крепости, но мне по пути не попалась ни одна живая душа. И только когда я стояла у ворот в лучах заходящего солнца, я услышала голос, заставивший меня обернуться:

– Никого нет дома, мадемуазель. Я уже заходила туда три раза.

Это была блондинка лет двадцати, она перегнулась через каменную стену поместья напротив. Довольно миловидное личико треугольной формы, светлые глаза.

– Вы ищете месье Жюля?

– Да, Жюля Коба.

– Его нет. (Потирая указательным пальцем перекладину скругленного на конце носа.) Но можете зайти, все открыто.

Я подошла к ней, когда она заканчивала фразу, потом она внезапно встала на ограде в полный рост – длинные загорелые ноги, розовое платье с пышной юбкой – и протянула ко мне руки:

– Помогите, пожалуйста, слезть.

Я помогла, как могла, обхватив ее за босую лодыжку и за талию. Она спрыгнула и приземлилась на обе ноги, а я сумела удержаться на своих. Она была чуть ниже меня ростом, длинные выгоревшие на солнце волосы, как у героинь шведских фильмов. Но она не была ни шведкой, ни авиньонкой, родом из Кашана в департаменте Сена, студентка в Университете Экс-ан-Прованса по имени Катрин (Кики) Опьё («Только ничего не говорите, все шутки по поводу своей фамилии мне известны и дико меня раздражают»)[51]. Она выпалила все это скороговоркой и рассказала еще много другого (отец ее, как и месье Жюль, занимается строительством, сама она «еще невинности не лишилась, но странно, что при этом чувствует себя почти нимфоманкой, с психологической точки зрения это необъяснимо»), я и слова не могла вставить. Она подошла к «Тандербёрду» и, несколько раз вздохнув рассказала, что ездила на нем в июне с месье Жюлем. Он дал ей вести машину в Форкалькье ночью, и конечно, на обратном пути она чувствовала себя странно, попала в какое-то двусмысленное положение, но месье Жюль вел себя очень порядочно и не воспользовался ситуацией, чтобы избавить ее от психологических комплексов. Но ведь я правда не сержусь на нее?

– За что?

– Вы ведь его девушка, так?

– Откуда вы меня знаете?

Я снова стояла совсем рядом с ней и видела, как ее щеки слегка порозовели. Она сказала:

– Я видела вашу фотографию. Вы очень, очень красивая. Это чистая правда. Честно говоря, я не сомневалась, что вы приедете. Я вам что-то скажу, только не смейтесь, ладно? Голая вы еще красивее.

Чокнутая. Точно чокнутая.

– Так вы все-таки меня знаете?

– Ну, я несколько раз вас видела, когда вы приезжали. Мне ужасно нравится ваша кепка.

У меня ушло несколько минут на то, чтобы собраться с мыслями, понять, с какого боку нужно подойти. Чтобы выиграть время, я села за руль и попросила ее открыть ворота. Она открыла. Когда она вернулась, я спросила, что она здесь делает. Она тут на каникулах у тетки, в том доме за холмом, с дороги его не видно. Я спросила, почему она так уверена, что в доме Жюля Коба никого нет. Она поколебалась (дотронулась указательным пальцем до переносицы – видимо, этот жест вошел у нее в привычку), потом сказала:

– Ну, в конце концов, вы не станете ревновать? Вы же знаете месье Жюля?