Дамы без камелий: письма публичных женщин Н.А. Добролюбову и Н.Г. Чернышевскому

Именно в этот период в посланиях Терезы все чаще начинает появляться мотив преодоления своих недостатков и саморазвития:

Прости, милый мой Количка, право, я так искренно желаю исправиться и быть умной, что если бы я могла найти такую добрую маменьку как твоя была, то я, кажется, сделалась бы совсем другим человеком. Если же ты оставишь меня без внимания, то кто же поддержит меня, и чтобы я могла наконец сделаться умным, а не быть [такой] глупой и бессмысленной, как я есть теперь (там же).

Легко догадаться, что с помощью подобных аргументов Грюнвальд рассчитывала затронуть самые тонкие струны добролюбовской души, апеллируя к его сокровенным чаяниям о более развитой спутнице жизни. Чувствуя настоящие потребности критика и, возможно, даже выслушивая его упреки в свой адрес, Тереза все чаще стала просить его присылать ей книги и учебники, которые она старалась читать и тем самым показать «милому Колиньке», что она не такая глупая, как он о ней думал. Иногда она пытается разыграть роль «бедной и глупенькой» женщины, просветить и образовать которую может только Добролюбов (об этой теме речь еще пойдет далее). Одновременно Тереза взяла на себя обязанности домохозяйки критика: неоднократное упоминание пересылаемых простыней, рубашек и чулок в письмах Терезы указывает на то, что она организовывала стирку белья[72] и частично обшивала любимого человека.

Еще осенью 1858 г. Добролюбов познакомил Терезу с более широким кругом близких институтских товарищей – Иваном Бордюговым, Михаилом Шемановским и Борисом Сциборским. Когда Бордюгов поздней осенью приезжал в Петербург лечиться, они собирались вместе. В 1859-м в Светлое Христово Воскресение, как вспоминала Тереза об этом гораздо позже (см. письмо № 25), товарищи опять встретились, веселились и разговлялись «шоколадной пасхой». В тот же период Добролюбов представил Терезу также и жене Чернышевского Ольге Сократовне, которая, судя по некоторым фразам, ей очень понравилась; девушка советовала своему «Колиньке» чаще ходить к Чернышевским: «Там тебя умеют ценить и уважать» (письмо № 22, с. 127). Одним словом, жизнь Грюнвальд стала напоминать нормальную жизнь бедной городской мещанки. Не хватало только источников дохода: нужно было искать способы зарабатывать себе на хлеб честным трудом. В письмах Терезы ближе к концу 1859 г. мы находим как минимум два упоминания о взятой на дом работе – скорее всего, шитье или починке белья (письмо № 16, с. 118). Под самый новый, 1860-й, год она сообщала Добролюбову: «Я хочу заняться чем-нибудь в праздники. Я получила 12 р[ублей] с[еребром] за работу. На это я сшила миленькое платье и сделала еще пару мелочей» (письмо № 18, с. 120). Иных свидетельств о каких-либо других заработках у нас нет, и Добролюбову приходилось по-прежнему материально помогать Терезе.

Начиная со второй половины 1859 г. Грюнвальд (надо думать, ради экономии), съехала из квартиры в доме Логинова на Невском и стала жить в каком-то неизвестном нам доме вместе с как минимум одной подругой – тоже немкой, некоей Амалией. Возможно, она-то и надоумила Терезу решиться на смелый шаг – надолго, если не навсегда расстаться с Добролюбовым и уехать из Петербурга в Дерпт в поисках лучшей жизни. Скорее всего, именно об этом замысле она хотела поговорить с Николаем Александровичем, когда писала: «Любимый Колинька, приходи же ко мне сегодня вечером, я совсем одна, и хотела бы поговорить о кое-какой поездке» (письмо № 18, с. 120).

Непосредственной причиной, возможно, побудившей Грюнвальд оставить Петербург, было чрезвычайно неприятное и обидное для ее женского самолюбия обстоятельство: в январе 1860 г. Добролюбов начал пользоваться платными услугами некой Клеманс (ее письмо к Добролюбову печатается под № 51). Отношения с ней начались у Добролюбова еще до отъезда Грюнвальд в январе 1860 г. и продолжались до 14 мая, пока критик не уехал лечиться в Европу. О начале их отношений нам известно из письма Грюнвальд к Добролюбову 26 февраля 1860 г., из которого и выясняется, что Клеманс – имя, возможно, вымышленное, а на самом деле ее звали Катериной: