Дамы без камелий: письма публичных женщин Н.А. Добролюбову и Н.Г. Чернышевскому

Ты спрашиваешь, в каком обществе я нахожусь. Я знакома только с докторами и их женами. У меня сейчас два больных, в настоящее время одна прелестная молодая госпожа 17ти лет, но другая еще прелестнее, но она старше, ей 28 лет. Она меня щедро одарила. Я уже приняла достаточно много детей. А еще я имею право без экзамена принимать детей, только не могу выписывать лекарства.

Больные меня очень любят за мои руки. В Дерпте не было акушерок с такими маленькими руками как у меня, и еще говорят, что у меня очень маленькие ноги. Видишь, Колинька, я становлюсь заносчивой (письмо № 32, с. 158–159).

Это письмо датировано 6 января 1861 г.; из него следует, что обучение на курсах шло рука об руку с практикой – принятием родов. Возможно, Грюнвальд оказывала услуги и частным образом. Тогда же Грюнвальд попросила Добролюбова прислать ей из Парижа в подарок маленькие наручные часы: «Здесь все акушерки ходят с часами, и мне тоже нужно их иметь, потому что я постоянно опаздываю, ведь у меня нет часов, но прошу тебя, мой ангельчик, не сердись мне они не для щегольства, а только чтобы я знала свое время» (письмо № 31, с. 155). Какова же была радость Терезы, когда к Новому, 1861 г., она получила желаемый подарок (письмо № 32). Появление у Грюнвальд часов может быть косвенным свидетельством того, что она действительно ходила в каком-то статусе на лекции или в клинику, поскольку у нее возникает другое ощущение рабочего времени, отсчитываемого не от процесса или задачи, а от расписания лекций и распорядка работы клиники.

Однако благополучный период в жизни Терезы длился недолго: где-то в ноябре 1860 г. с ней случилась «неприятная история», опять же, если верить ее признаниям[78]:

мне нужно было принять роды у тяжелой больной, и она умерла, и ребенок пострадал. За это мне нужно было предстать перед судом. Но я заплатила, и сейчас на свободе – но мне это стоило очень много денег, не было бы у меня денег, меня бы сослали, но, слава Богу, сейчас все позади, и за это я должна тебя благодарить, мой добрый Колинька (письмо № 32, с. 159).

В письме Чернышевскому (№ 38) она упоминает 200 рублей, которые ей пришлось уплатить, видимо, как штраф за неудачно проведенные роды, повлекшие смерть матери и ущерб здоровью ребенка. Сложно сказать, насколько правдив и точен этот рассказ, поскольку никаких подтверждающих его полицейских или судебных документов в Эстонском национальном архиве мне обнаружить не удалось. Возможно, никакого следствия и не было, если Грюнвальд в самом деле удалось откупиться от неприятностей. Во всяком случае, в XIX в. в Российской империи действительно существовала практика особого рассмотрения во врачебных управах всех смертельных случаев при родах для выяснения ошибок в действиях повивальных бабок[79].

Несмотря на этот инцидент, Грюнвальд, если доверять ее письмам, в конце апреля – мае 1861 г. смогла получить в Дерпте казенное место так называемой «свободной» повивальной бабки, за которое якобы нужно было внести 700 рублей серебром, чтобы получить казенную квартиру в три комнаты и разрешение «держать у себя больных» (письмо № 40, с. 175). Здесь сразу два обстоятельства вызывают подозрение. Во-первых, в тогдашней практике в России роды проходили на дому у роженицы или в клинике, но не на дому у акушерки. Во-вторых, факт взимания такой гигантской суммы за казенное место должен был смутить Чернышевского (да и Добролюбова), поскольку законодательство и обычная практика того времени предполагали, что «при трудоустройстве повивальных бабок местные власти обязаны были оказывать всяческое содействие»[80], т. е. предоставлять квартирные и прогонные деньги и другие льготы. В остзейских губерниях, конечно, могла быть в этом отношении своя локальная специфика, но из дальнейших пояснений Терезы становится ясно, что 700 рублей – это что-то вроде взятки, которую с нее потребовали, чтобы она получила казенное место акушерки, или же, возможно, она сама решила «подсуетиться»: