Дамы из Грейс-Адьё и другие истории

Дома я больше часа рассматривал в зеркале свое отражение. В Кембридже меня всегда удивляло, почему люди часто воспринимали мои речи как оскорбление. Теперь я видел, что слова тут ни при чем – все дело в моем эльфийском лице. Его мрачная алхимия превращает все благородные человеческие чувства в свирепые эльфийские пороки. Я был в отчаянии, но зеркало отражало лишь эльфийскую гордыню. Мое раскаяние становилось яростью, задумчивость обращалась коварством.

9 декабря 1811 года

В половине одиннадцатого предложил руку и сердце Изабелле Гатеркоул. Милая, покладистая девушка уверила меня, что я сделал ее счастливейшей из женщин. Однако она никак не соглашалась на тайную помолвку.

– Я понимаю, что мама и тетя Эдмонд станут чинить нам препятствия, но молчание нас не спасет! Я знаю их куда лучше. Увы, пока они не расположены признавать ваши неоспоримые достоинства, но со временем мы их уговорим! И чем скорее мы начнем изливать на них бесконечные жалобы и мольбы, тем скорее осуществятся наши мечты. Я буду заливаться слезами, вы изобразите отчаяние. Я сделаюсь больна – жаль, это потребует времени. Как назло, вид у меня на редкость цветущий.

Разве мог не поддаться уговорам столь прелестной наставницы двуличный кембриджский выпускник? Изабелла так нежно упрашивала меня последовать ее совету, что я почти забыл о собственных планах и был вынужден согласиться с ее столь разумными доводами. В конце я даже поведал ей часть правды. Я сказал, что у меня обнаружился по соседству богатый родственник, который решил мне покровительствовать. К тому же вскоре я надеюсь вступить в наследство. Наверняка миссис Гатеркоул станет куда уступчивее, когда узнает, что я ничуть ее не беднее.

Изабелла тут же согласилась с разумностью моих доводов и, наверное, вновь заговорила бы о любви и всем таком, однако я вынужден был ретироваться, потому что заметил Марианну, которая входила в комнату для завтрака.

Поначалу Марианна оказалась несговорчивой. Нет, она вовсе не говорит, что не хочет стать моей женой. Замуж выходить все равно придется, и она надеется, что мы вполне друг другу подходим. Однако почему помолвка должна оставаться тайной? В этом есть что-то почти неприличное.

– Как вам угодно, – сказал я. – Просто я подумал, что если вы действительно питаете ко мне нежные чувства, то согласитесь уступить столь невинной просьбе. К тому же, сами понимаете, тайная помолвка обязывает нас обращаться друг к другу только по-итальянски.

Марианна страстно любила итальянский, в особенности потому, что сестры не понимали по-итальянски ни слова.

– Ах, раз так, тогда я согласна! – воскликнула она.

В саду в половине двенадцатого мое предложение приняла Джейн. Она прошептала мне в ухо: «Как бог, красив лицом, когда весна цветет»{23}

, улыбнулась кроткой загадочной улыбкой и взяла мои руки в свои.

В начале первого в утренней гостиной мне пришлось столкнуться с затруднением иного рода. Генриетта уверила меня, что тайная помолвка – именно то, чего она желает всей душой, однако попросила разрешения написать кузине в Абердин. Эта кузина, мисс Мэри Макдональд, пятнадцати с половиной лет от роду, как и сама Генриетта, была ее ближайшей подругой и постоянным адресатом.

Самое удивительное, сказала Генриетта, что в ту же неделю, когда в ее жизни появился я (и Генриетта, по ее словам, сразу утратила покой), она получила письмо от Мэри Макдональд, в котором та писала, что влюбилась в рыжего пресвитерианского священника – преподобного Джона Маккензи. Судя по описаниям Мэри Макдональд, ее избранник был почти так же хорош собой, как и я! Разве не поразительно, что судьбы подруг оказались так схожи? Наверняка страстное желание Генриетты рассказать Мэри Макдональд о нашей помолвке было отчасти вызвано чувством соперничества. Подозреваю, что, уверяя меня, будто больше всего на свете желает, чтобы отношения Мэри Макдональд и мистера Маккензи завершились помолвкой, моя нареченная отчасти кривила душой. Однако заставить Генриетту не писать подруге я не мог, посему пришлось согласиться с ее условием.

В три часа пополудни в гостиной я наконец-то набрел на Китти, которая упрямо не хотела меня слушать, а вихрем носилась по комнате, переполненная грандиозными планами поразить всю деревню представлением, которое собиралась устроить в амбаре на Рождество.

– Вы меня не слушаете, – сказал я, – а ведь я только что просил вас стать моей женой.