Дамы из Грейс-Адьё и другие истории

– По крайней мере, они у меня есть! – парировал Том. – А где твоя борода, иудей? Разве Моисей носил седой парик? – Том пренебрежительно щелкнул Давида по макушке. – Что-то я сомневаюсь.

– Вы даже не говорите на родном языке! – воскликнул Давид, поправляя аккуратный паричок.

– Как и вы, – снова возразил эльф.

На это Давид отвечал, что иудеи чтят свое прошлое, молятся на древнееврейском и пользуются родным языком в особо торжественных случаях.

– Однако речь шла о ваших дочерях и внучках. Интересно, как вы управлялись с ними в бруге?

Следует признать, замечание вышло бестактным. Ничто не могло обидеть Тома сильнее, чем напоминание о бруге. Если вы носите белоснежное белье и полуночно-синий сюртук, тщательно ухаживаете за ногтями, а волосы ваши сияют, как полированное красное дерево, короче говоря, если вы обладаете утонченными манерами и изысканным вкусом, вряд ли вам польстит упоминание о том, что первые две-три тысячи лет своей жизни вы провели в темной сырой норе. Не говоря уже о том, что в те давние времена вы наверняка носили килт из грубой некрашеной шерсти и прелую кроличью накидку (если вообще не щеголяли голышом)[5].

– В бруге, – Том нарочно помедлил, чтобы Давид осознал, что воспитанные люди не упоминают в разговоре о подобных вещах, – такого затруднения не возникало. Дети рождались и вырастали, не зная, кто их отцы. Я понятия не имею, кто мой родитель, и никогда не стремился выяснить.

К двум пополудни Том и Давид добрались до Ноттингемпшира[6] – графства, с древности знаменитого своими дремучими лесами. Разумеется, в позднейшие времена лес уменьшился до сотой части былого размера, но еще были живы несколько древних деревьев. Посему Том не преминул выразить уважение тем из них, кого считал своими друзьями, и презрение – тем, кого недолюбливал[7].

Пока Том здоровался с деревьями, Давид забеспокоился о мистере Монктоне.

– Вы уверяли меня, что он не так уж болен, – заметил Том.

– Ничего подобного я вам не говорил! Однако, как бы то ни было, мой долг – добраться до больного как можно скорее.

– Хорошо-хорошо, чего вы так раскипятились! – сказал Том. – И куда вы направляетесь? Вот дорога!

– Мы же ехали в другом направлении!

– Вовсе нет. Хотя не знаю. Впрочем, обе дороги в конце концов сольются в одну, поэтому не важно, какую из них мы выберем.

Томова дорога вскоре обернулась узкой и неухоженной тропинкой, которая привела друзей на берег широкой реки. На другом берегу стоял одинокий городишко. За ним дорога продолжалась, и странно было видеть, как, покинув город, она расширяется, словно спешит поскорее оставить эту глухомань и добраться до более процветающих мест.

– Вот это да! А где же мост? – удивился Том.

– Кажется, его нет.

– Как же мы переберемся на ту сторону?

– Здесь есть паром, – отвечал Давид.

Длинная железная цепь соединяла берега. Цепь крепилась к каменным столбам. На другом берегу к цепи железными скобами крепилась древняя плоскодонка. Вскоре появился такой же древний паромщик и с помощью цепи перетянул лодку через реку. Том и Давид ввели лошадей на паром, и паромщик переправил их на другой берег.

Давид спросил у паромщика, как называется городок.

– Торсби, сэр, – отвечал старик.

Торсби состоял из нескольких улочек, застроенных ветхими домишками с мутными окнами и дырявыми крышами. Посередине главной улицы стояла забытая повозка. Вероятно, когда-то здесь была рыночная площадь, но все так заросло сорняками, что становилось ясно – местные жители давно позабыли про ярмарки. Лишь один дом мог сойти за жилище джентльмена: высокий старомодный особняк из серого известняка со множеством узких фронтонов и дымовых труб. Дом выглядел вполне респектабельно, хотя и провинциально.

Местная таверна называлась «Колесо Фортуны». Вывеска изображала человеческие фигуры, прикованные к громадному колесу, которое поворачивала сама Фортуна – пригожая розовощекая дама. Из одежды на ней была только повязка на глазах. В согласии с унылым духом этого места, художник не стал изображать персонажей, для которых свидание с колесом завершилось благополучно, зато подробно живописал, как колесо безжалостно давит и расшвыривает прикованных к нему бедняг.

Ободренные этими жизнерадостными картинами, иудей и эльф поспешили миновать Торсби быстрым галопом. Однако на выезде из города Давид услыхал крик: «Джентльмены! Джентльмены!» – и торопливые шаги. Он остановился и оглянулся.

К путешественникам приближался человек.

Выглядел он весьма необычно. Маленькие, почти бесцветные глазки. Нос, словно круглая булочка, и розовые круглые ушки украсили бы миловидного ребенка, но совершенно не шли взрослому. Однако забавнее всего было то, что глаза и нос сходились в верхней части лица, а рот, словно поссорившись с ними, красовался в гордом одиночестве снизу. Одет незнакомец был крайне неряшливо, на голове топорщилась редкая щетина светлых волос.

– Вы не заплатили сбор, господа! – воскликнул он.

– Какой еще сбор? – спросил Давид.

– А как же! Сбор за переправу! Сбор за то, что вы пересекли реку!