Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Знакомству Гликль с основами иудаистской мысли немало способствовали печатный станок и переводчики на идиш. Как мы убедились, эта мысль подпитывала не только морально-нравственные рассуждения Гликль, но и ее субъективизм. Раздумья о Книге Иова помогли этой женщине осознать не убывавшую с годами мятежность своей души.

Мари Гюйар дель Энкарнасьон испробовала две стези, открытые женщинам иерархической церковью католической Реформации: сначала — развитие благочестия в качестве живущей в миру жены и овдовевшей матери, затем — поприще наставницы в новом ордене для женщин, давших обет целомудрия. Она прошла по обеим стезям до предела: насладившись аскетической дисциплиной и мистическими видениями, она взялась за учительство и превратила его в героическую апостольскую миссию в далеком краю.

С самого начала эти занятия способствовали красноречию Мари и ее осознанию себя. Умерщвление плоти, беседы с Богом и богословские видения рано перешли в беседы с исповедником и письменные рассказы о своем Я, которое сменило бурную деятельность на пассивность. В процессе такого развития религия помогла Мари найти слова для объяснения периодов отчаяния и того, почему она оставила сына. В конце концов она сочинила историю про Я одновременно активное и пассивное, а также научилась говорить и писать о Божьих таинствах на четырех языках. Мысль о близости земного Рая, от мечты о котором пришлось довольно скоро отказаться Гликль, не совсем угасла у Мари Воплощения, когда та умирала в канадской тайге.

Радикальная протестантская духовность, доступная и для мужчин, и для женщин, вспыхнула в жизни Марии Сибиллы Мериан, когда ей было за тридцать, а потом и за сорок лет. Сначала она испытывала восторженное чувство Божественного присутствия в природе, чувство, которым была проникнута вся ее работа с низменными ползучими тварями. Затем она обратилась в лабадистское сектантство и порвала с мужем, отказавшись от фамильного имущества и мирской гордыни. Через много лет после того, как Мария Сибилла уехала из общины, предпочтя более спокойную отрешенность деизма, едва ли не лабадистские энергичность и убежденность подвигли ее на исследовательское путешествие в джунгли Суринама.

Смена религии наверняка привела Марию Сибиллу к размышлениям о себе и внутреннему диалогу, ведь каждый лабадист обязан был рассказывать о своем покаянии и возрождении. Однако на бумаге она оставила нам только рабочий альбом с предисловием, в котором рассказывается о прошлых научных трудах, а не автобиографию вроде «Счастливой доли» Анны Марии ван Схюрман. После пребывания у лабадистов она сообщала людям минимум сведений о себе: происхождение из рода Мерианов, естественно-научные занятия и поездка в Америку. О замужестве и религиозном эксперименте Мария Сибилла говорила обиняками, прибегая к подтасовке фактов, а то и к прямой лжи.

В случаях с Гликль бас Иуда Лейб и Мари Гюйар дель Энкарнасьон написание автобиографии не мешало ни коммерческим делам одной, ни наставничеству другой. О сложных и неприятных событиях рассказывалось без подробностей, могущих скомпрометировать мать или смутить детей, некоторые темы и вовсе опускались[740]. Для Марии Сибиллы Мериан, например, «скандальные происшествия» ее жизни отнюдь не были чем-то второстепенным. Рассказ о них мог бы подорвать ее самовосприятие как естествоведа, художника и женщины. Возможно, она также считала, что дочерям ни к чему иметь письменный рассказ обо всех ее испытаниях. В отличие от Клода Мартена, выпытывавшего у матери секреты об отце, которого не знал, дочери Мериан были рядом с ней и видели все своими глазами. Сокрытие себя, как я предположила выше, обеспечивало Марии Сибилле внутреннюю свободу.

Главную роль в жизни людей XVII в. играли семья и семейные отношения, однако практическое воплощение этого тезиса существенно разнилось. Воспроизведение потомства нашими тремя женщинами свидетельствует о влиянии на деторождение раннего нового времени культуры и личного выбора супругов: Гликль с ее четырнадцатью беременностями и двенадцатью детьми; юная вдова Мари с единственным сыном, не вступившая в повторный брак; Мария Сибилла со своими двумя дочерьми (и, насколько нам известно, всего двумя беременностями) за двадцать с лишним лет супружеской жизни. Потрясающая плодовитость Гликль и Хаима отчасти объясняется принятыми у евреев XVII в. очень ранними браками. Граффы воспользовались каким-то способом предохранения от беременности — примерно в то же время, когда к нему стали прибегать протестантские пары в Женеве и Англии.