Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

В каком смысле может идти речь о маргинальном существовании? Прежде всего, эти женщины были удалены от центров политической, королевской, административной и прочей власти (Гликль в качестве еврейки, а Мари и Мария Сибилла — по своей принадлежности к неаристократическому сословию). Разумеется, их судьбы были по многим статьям связаны с государством и его правителями. Гликль бас Иуда Лейб и другие евреи нуждались для выживания в защите монарха или правительства. Договор о предоставлении кредита с придворными евреями вроде венских Оппенхаймеров мог принести Гликль выгоду или ввергнуть ее жизнь в хаос, а после второго замужества, когда она сочеталась браком с королевским поставщиком Гиршем Леви и переехала в Мец, ее материальное положение стало на время зависеть от французского короля. Мари Воплощения и Мария Сибилла Мериан не могли бы следовать своему призванию в Квебеке и Суринаме без политического присутствия Европы в тех широтах. Мериан пыталась добиться для «Метаморфоза» покровительства английской королевы Анны, искала читателей среди амстердамских бургомистров и, несомненно, оценила интерес к своим работам, проявленный незадолго до ее кончины Петром I. Что касается политического влияния, только Мари дель Энкарнасьон, когда жила в Квебеке, имела возможность давать советы губернаторам, и то совершенно неофициально. Влияние Гликль ограничивалось возможностью обратиться за содействием к придворному еврею.

Наши женщины были также отделены от официальных центров образования и учреждений культуры. Гликль говорила с талмудистами в основном за обеденным столом и слушала их проповеди с женской галереи. Мари Гюйар беседовала с докторами богословия на исповеди, в монастырском дворе или в письмах (как, например, с сыном) и слушала их проповеди в монастырской часовне. Мериан черпала свои познания из книг семейной библиотеки, а затем в Нюрнберге, у ученого покровителя. Приблизившись в последние годы жизни в Амстердаме к научным центрам (Ботанический сад, кабинеты редкостей), она тем не менее не могла бывать в университете. Во всех трех случаях созданные их воображением образы и предметы культуры — нарративная биография, мистические видения и записи из Нового Света, истории жизни насекомых на конкретных растениях — творились из маргинального пространства. Но это пространство ни в коем случае не отличалось убожеством, с которым связывают слово «маргинальный» зацикленные на прибыли современные экономисты. Скорее это было пограничное пространство между культурными слоями, которое способствовало возникновению нового и созданию удивительных гибридов.

Каждая из этих женщин по-своему обживала маргинальное пространство, превращая его в своеобразный центр. Для Гликль наибольшее значение имели еврейские связи и ее Gemeinde. Для Мари — урсулинская обитель и заполненный индейцами и французами монастырский двор посреди канадской тайги, за тридевять земель от французской «утонченности». Для Марии Сибиллы — сначала община лабадистов в голландской провинции, а затем реки и тропические леса Суринама; не будучи постоянным местом жительства, они все равно внесли в ее жизнь коренные перемены. В каждом из этих случаев личность старалась высвободиться из тисков европейских иерархий, уклонившись в сторону от привычной колеи, сойдя на обочину.

Конечно же, обочина предназначалась не только для женщин. Многие европейские мужчины также были отлучены от властных структур в силу своего происхождения или ремесла, своего имущественного положения или религии и иногда тоже избирали для себя маргинальное пространство (или не возражали против попадания в него). Это, в частности, относится к евреям (кроме придворных евреев) и иезуитским миссионерам, к лабадистам и энтузиастам-естествоведам, с которыми мы познакомились на страницах нашей книги. Но «дамы на обочине» (свидетельствующие о более сильном притеснении) могут особенно наглядно продемонстрировать, что стояло на карте как для мужчин, так и для женщин.