Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Но, хотя записи Мари воплощали собой столь ценившиеся во Франции XVII в. «честность» и «благопристойность», Клод посчитал, что до публикации в Париже по ним необходимо пройтись твердой рукой редактора. «Что касается стиля, — пишет он в предисловии к «Жизни», — должен признать, его не назовешь особенно утонченным [des plus polis] и он не может соперничать с сочинениями сегодняшнего дня, когда приятность слога своим благозвучием прямо-таки вынуждает к чтению»[459]. Библию Мари цитировала по устаревшему переводу (продолжал Клод в другом предисловии), она также предпочитала для цитат Римский катехизис 1588 г. — несмотря на его «корявость» (rudesse). Для своих изданий Мартен либо использовал современные переводы, либо переводил сам, чтобы добиться «нового, более приемлемого слога, в результате чего сочинение если и не обрело приятности и утонченности, каких бы хотелось, то по крайней мере не отталкивает от себя»[460].

Итак, при подготовке материнского «Отчета» для публикации как части «Жизни» Клод — вполне в духе времени — прошелся по нему, заменяя отдельные слова, опуская целые фразы и добавляя свои собственные[461]. Его редактуру можно выявить, сверив изданный Клодом текст с ранней рукописной копией отчета, который Мари послала сыну в 1654 г.; эта копия, в свою очередь, поддается сравнению с другими[462]. Клод Мартен руководствовался тремя соображениями. Во-первых, он хотел быть уверен, что Мари Воплощения нельзя будет упрекнуть в неуважении к догматам и в неповиновении Церкви. Он не боялся упреков в янсенизме: несмотря на узы дружбы, связывавшие ее с монахинями Пор-Рояля, Мари Воплощения прислушалась к совету сына и не стала вступать в полемику о частом причащении и на другие янсенистские темы[463]. И все же, как видный бенедиктинец, член конгрегации св. Мавра, автор небезызвестных учебников богословия, готовивший к печати мавристское издание сочинений Августина, дон Клод Мартен хотел, чтобы материнские формулировки были поистине безупречны[464]. Когда Мари вспоминает слышанную в детстве фразу о том, что «святая вода смывает мелкие прегрешения», Клод прибавляет: «если ее льют с благочестием». Воплощенное Слово, «великий Бог, равный своему Отцу» превращается под рукой Клода в Бога, «единосущного и равного своему Отцу»; к фразе «послушный вере Церкви» добавляется: «и рекомендациям Докторов Богословия»[465].

Второй заботой Клода Мартена было придание достоверности мистическим свидетельствам Мари дель Энкарнасьон. Тут ее следовало защитить от таких серьезных критиков мистицизма, как янсенист Пьер Николь и служивший при дворе Людовика XIV епископ Боссюэ. Некоторые считали мистицизм в целом сомнительным духовным предприятием, другие не одобряли конкретный подход Мари — пассивность «умственной» молитвы, — считая, что он ведет «к иллюзиям и химерам, обретающим реальность лишь в воображении отдельных набожных женщин или людей недалеких». Это неверно, ответствовал Клод: кое-кто из великих тоже прибегал для самовыражения к языку мистицизма[466].

Он подчеркнул конкретность и несомненность материнского общения с Богом. Там, где Мари «испытывает какие-то ощущения» (expérimenter) или где ее душа «устремляется» к чему-то (tendre), Клод заменяет эти излюбленные термины мистического словаря на что-нибудь более спокойное: «я ясно увидела», «почувствовала», «направилась», «ощутила, как моя душа уносится к…»[467]. Во время мысленной молитвы Мари слышит божественный «внутренний голос», который укоряет ее; Клод добавляет: «внутренний, но весьма отчетливый голос»[468].

«Зачарованное» сердце из «Отчета» Мари становится в печатном тексте всего лишь «захваченным», и это только один из многих примеров того, как Клод снижает накал материнской выразительности и нивелирует ее экспериментирование с языком в отношении самой себя. «C’est mon moi» («Он — мое Я»), — говорит Мари про объятие своей души с Человеком Мира. «Il est comme un autre moi-même» («Он словно вторая Я») — урезонивает ее Клод[469]. Описывая рай, в котором душа напрямую общается с Богом, Мари упоминает о «трогательной любви, вызывающей ликование и потоки слез». Клод ограничивает дело «слезами радости»[470].