Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Классификация по уровню культуры предполагалась уже самим жанром книг о путешествиях, неотъемлемой частью которых считались главы типа «Нрав, характер и свойства черных рабов» и «Разнообразные обычаи дикарей» (так же, как во времена Мари Воплощения они непременно должны были присутствовать в иезуитских отчетах об индейцах Квебека)[689]. От натуралиста меньше ожидали недвусмысленных суждений о народе, хотя все зависело от того, в каком аспекте рассматривался научный материал. Ханс Слоун в своем «Путешествии на Ямайку» объединяет сразу несколько жанров, в которых по-разному использует культурную классификацию. В пространном вступлении, где он в разговорном стиле много рассказывает как о жителях острова, так и о своих пациентах, Слоун, например, замечает, что у ямайских индейцев и негров, «по моим наблюдениям, фактически нет Религии. Разумеется, у них существуют некоторые Обряды… но они в основном настолько далеки от Актов Поклонения Богу, что включают в себя много Непристойности и Бесстыдства». Научная часть его текста состояла из отдельных очерков, посвященных растениям (которые он систематизировал по числу лепестков) и их использованию туземцами. Если в длинной главе о табаке встречался следующий пассаж: «В какую бы местность он ни попадал, [табак] прямо-таки завораживал жителей, начиная от более утонченных европейцев и кончая варварами готтентотами», то слово «дикарь» крайне редко фигурировало в обоих фолиантах. В большинстве статей о применении растений и животных рассказывалось без попыток дать ему оценку (например, о гусеницах хлопковой совки: «излюбленное кушанье негров и индейцев, которые варят из них суп»)[690].

Присущее Мериан сочетание научного стиля с беседами гораздо больше, чем у Слоуна, способствовало созданию этнографических заметок, безразличных к границе между цивилизованным человеком и «дикарем». Возможно, оно способствовало и этнографическому стилю в живописи? До нас не дошло ни одной картины кисти Марии Сибиллы Мериан, на которой бы изображались люди, будь то европейцы или неевропейцы[691]. Но если мы хотим получить представление о том, в каком духе она бы изобразила африканцев, среди которых жила, нам поможет в этом полотно Дирка Фалкенберга, учившегося у ее близкого друга Михила ван Мюсхера. Через год после выхода «Метаморфоза» Йонас Витсен — один из видных граждан Амстердама, коллекцию которого Мериан не раз видела и который наверняка приобрел книгу (или получил ее в подарок) — нанял Фалкенберга в качестве счетовода и художника на трех суринамских плантациях, недавно доставшихся по наследству его жене. Фалкенберг создал в этих владениях серию пейзажных рисунков, а также живописное полотно с неграми одной из плантаций, вероятно Палменрибо, откуда несколько лет спустя рабы совершили побег[692]. Хотя картина Фалкенберга следовала определенным канонам голландской жанровой живописи, в ней выражен и этнографический взгляд художника.

На картине изображены десятка три африканцев — мужчин, женщин и детей. Действие происходит на пустоши перед крытыми соломой хижинами, в которых жили только рабы. День клонится к вечеру, и на их темно-коричневой и черной коже играют солнечные блики. Люди показаны не за работой и не прислуживающими европейцам (как на более ранних полотнах Франса Поста, где тот представил бразильских рабов у отжимных прессов для сахарного тростника)[693]; по-видимому, они собрались танцевать винти, танец, в котором часть плясунов бывает одержима духами[694]. Гремят барабаны, негры начали курить трубки и пить, чтобы привести себя в состояние экстатического транса. Две женщины и несколько мужчин уже танцуют, остальные пока наблюдают со стороны или переговариваются друг с другом. Один мужчина целует женщину, что вполне типично для голландской сцены танцев. Видел ли сам Фалкенберг такой поцелуй? Отец Лаба утверждал, что в некоторых африканских плясках мужчины и женщины целуются («вот насколько этот танец противен целомудрию»), тогда как Джон Габриэль Стедман позднее говорил, что никогда не видел целующихся на публике африканцев («вот насколько они деликатны»). Как бы то ни было, поцелуй, изображенный на картине, очень нежен, а у женщины за спиной висит младенец — иными словами, это семья из тех, которые перечисляются в списках суринамских рабов того времени и которые, в частности, вел Фалкенберг[695]. Одного мужчину рвет, что тоже характерно для голландских картин с изображением танцев. Наблюдал ли и это сам художник? Снадобье, которое пили перед винти, вполне могло вызывать рвоту. Единственная настоящая уступка молве о «непристойности и бесстыдстве» негров — мужчина на заднем плане, пробующий приласкать немолодую женщину с отвисшими ниже талии грудями. И все же серьезным и довольно чинным африканцам Фалкенберга далеко до буйных ярмарочных крестьян и деревенских гуляк, которых любят изображать голландские жанристы[696].