Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Два года в Южной Америке, похоже, подтвердили эту смену мировоззрения. Органическая природа была там более красивой, но и более опасной, чем в Европе. Хотя в «Книге о гусеницах» Мериан рассказала о вреде, который принесло их нашествие в 1679 г., и показала на рисунках дырки, проеденные личинками в листьях, от того труда оставалось впечатление «чистой», «непорочной» природы (если прибегнуть к лабадистской терминологии), вполне пригодной для постоянного присутствия в ней Бога. Напротив, природа Суринама была представлена не только как более грозная по отношению к человеку, которому приходилось выдерживать тараканьи набеги на свою еду и платье и (в отличие от Марии Сибиллы) не прикасаться к некоторым волосатым гусеницам, дабы не испытывать боли в распухших руках, но как более разрушительная по сравнению с Европой и в отношении животного царства в целом[668]. Устрашающая таблица № 18 с изображением пауков и муравьев не имела себе подобных ни в первом издании «Книги о гусеницах», ни в добавлениях, которые Мериан сделала для последующих. На обглоданной ветке гуайявы ловят добычу, с одной стороны, коричневые паутинные пауки, с другой — огромные черные пауки: эти последние «не плетут длинной паутины, как уверяют нас некоторые путешественники. Они целиком покрыты шерстью и снабжены острыми зубами, которыми наносят глубокие и опасные укусы, одновременно впрыскивая в рану какую-то жидкость. Их привычную пищу и добычу составляют муравьи, которым трудно избежать снующих по дереву хищников. У этих пауков (как и у всех прочих) по восемь глаз: одной парой они смотрят наверх, второй — вниз, третьей — направо и четвертой — налево. Если им не попадается муравьев, они вытаскивают из гнезд небольших птиц и сосут их кровь»[669]. На рисунке черные пауки пожирают не только муравьев, но и колибри (о чем см. ниже).

Муравьи тут тоже заняты: они поедают жука и предпринимают ответную атаку на пауков. В текстах Мериан не забыты традиционные «прилежание» и взаимодействие муравьев (они сооружают «живые мосты» и строят подземные гнезда «столь замечательной формы, что можно подумать, будто они созданы рукой человека»), но иногда они творят насилие: «Раз в год они бессчетными массами вырываются из гнезд и наводняют дома. Они перебегают из комнаты в комнату, высасывая кровь из всех живых существ, больших и маленьких. В мгновение ока они поглощают огромного паука, потому что нападают на него целой оравой и он не может спастись. Они проходят таким образом комнату за комнатой, вынуждая к бегству даже людей. Очистив один дом, они перемещаются в следующий, пока наконец не возвратятся в свои гнезда». Мериан описывает также воспроизводство и превращения муравьев, но ее основной рассказ — об их разрушительной силе[670].

Эмоциональное и интеллектуальное пространство, которое занимал в природе Бог и которое теперь освободилось, Мария Сибилла заполняла двумя способами. Во-первых, предложениями по практическому использованию растений и животных: многие плоды, например сливы, виноград и ваниль, можно было бы выращивать на плантациях, если бы голландцев не интересовал один сахарный тростник; нить, из которой плели коконы желтые и зеленые гусеницы, была столь крепка, что, «если бы кто-нибудь взял на себя труд собрать этих гусениц, из нее получился бы прекрасный шелк, который бы принес хорошую прибыль»[671].

Во-вторых (и главных), это пространство заполнялось наблюдениями Марии Сибиллы над суринамскими индейцами и неграми. Как мы уже знаем, в «Метаморфозе» упоминаются «мои рабы» и «мои индейцы», т. е. она представляла себя читателям в виде рабовладельца (хотя критиковала монокультуру, выращивание которое зиждилось на невольничьем труде), а также признавала законность голландского владычества в Суринаме. Тем не менее ее отношение к африканцам и америндам отличалось рядом особенностей, которые (как и ее рисунки растений и насекомых) подрывали основы доводов в пользу господства европейцев в этой стране.

Как продемонстрировал нам Стивен Шэпин в новаторской статье «Невидимый техник»[672], европейские натуралисты и другие ученые XVII — начала XVIII в. редко упоминали в своих публикациях различных «слуг», помогавших им в исследовательской работе. Это касалось также трудов по флоре и фауне Африки, Америки и Океании. Шарль Плюмье описывал свои ботанические изыскания на Мартинике так, словно бродил по острову в одиночестве. (Местный доминиканский миссионер, отец Лаба, высмеял утверждение Плюмье, будто тот открыл древний секрет пурпурной краски, ведь любому негритянскому рыбаку на побережье Мартиники известно, из какого моллюска ее добывают.) Ханс Слоун, чье «Путешествие на Ямайку» появится через два года после «Метаморфоза», в своем предисловии передает много разговоров с неграми и индейцами о болезнях, а также о пищевых и целебных растениях, но благодарит за научную помощь только английского священника, которого привез в Европу «сделать Изображения» рыб, птиц и насекомых[673].