Дань псам. Том 2

Веназ помедлил и все же решил ползти туда – посмотреть, как далеко тянется новый лаз; и почти сразу почуял запах земли, слабый и затхлый, а дальше увидел склон, усыпанный лесным мусором. За этим пьянящим запахом ощущалось еще что-то: едкое, свежее. Веназ прибавил огонь в лампе и поднял ее перед собой. Он увидел каменную осыпь и услышал стук камней и шуршание их по опавшим листьям и сухому мху.

Веназ поспешил к основанию осыпи и посмотрел вверх.

И увидел Драсти – всего в двадцати человеческих ростах над ним: распластавшись на осыпи, он подтягивался короткими движениями.

Да, он выследил пацана.

Веназ улыбнулся и быстро прикрыл лампу. Если Драсти обнаружит, что его еще преследуют, он может попробовать обрушить лавину камней – разумеется, в этом случае он и сам рухнет вниз. Драсти не так туп. Одно неверное движение на этой осыпи – и оба мертвы. Опаснее будет, когда Драсти доберется до самого верха. Тогда Веназу может прийтись плохо.

И этот запах сверху – свежий чистый воздух. Пахнет тростником и илом. Запах озера.

Веназ подумал, потом подумал еще. И у него родился план. Отчаянный, рискованный. Но у него и вправду нет выбора. Драсти все равно услышит его, когда он полезет наверх. Ну и ладно, пусть слышит.

Он засмеялся – низкий гортанный смех разнесется по камням, как сотня змей, обовьет ядовитым клубком сердце Драсти. Веназ засмеялся, а потом взревел:

– Драсти-ии! Я нашел тебя-аа!

И услышал ответный крик. Визг хромого раздавленного щенка, вопль неприкрытого ужаса. Вот и хорошо.

Он хотел вызвать панику. Не такую, чтобы мальчишка отчаянно начал дергаться – от этого он может рухнуть, – а чтобы, достигнув верха осыпи, бросился в ночь, побежал, побежал, побежал…

Веназ отставил лампу и полез вверх.

Погоня была мучительной. Словно два червяка, они ползли по пыльным плитам сланца. Отчаянный беглец и преследователь – бешено колотятся сердца, горящие легкие судорожно глотают воздух. Но все это внутри, ведь руки и ноги могут двигаться только медленно и осторожно. Двинется камень – и оба замирают, растопырившись, сдерживая дыхание и зажмурившись.

Веназу придется убить его. Драсти умрет. Теперь иного выбора нет, и Веназ с удивлением понял, что с легкостью представляет, как выдавит жизнь из мальчишки. Ухватит за шею, лицо посинеет, потом посереет. Выпавший язык, выпученные глаза – да, это совсем не трудно.

Сверху донеслось шуршание, стук камней, и Веназ понял, что остался на осыпи один. Драсти добрался до верха – и, слава богам, он побежал.

Это ошибка, Драсти, и теперь ты попался. Твоя шея в моих руках.

Я поймал тебя.

Снова раздается тихий шепот прибывающих. Из убежищ, из укрытий, из грязных гнезд. Призрачные фигуры скользят в потоках тьмы.

Торди смотрела, как душегуб – ее муж – покидает клетку лжи, которую они называли, по странной иронии, своим домом. Когда его шаги затихли, она вышла в сад и встала на краю замощенного круга. Посмотрела в небо, но луны еще не было, ее свет не мешал голубому сиянию городских газовых ламп.

В ее голове бормотал голос – тяжелый, солидный. И слова заставляли сердце биться спокойнее, мысли текли на мирный лад. Хотя и говорил размеренный голос об ужасной законности смерти.

Она взяла единственный приличный кухонный нож и приложила холодное лезвие плашмя к запястью. В этой странной, зловещей позе она ждала.

Гэз в этот миг шел по переулку. Хотел кого-то найти. Хоть кого-нибудь. Чтобы убить, уничтожить, сломать кости, выколоть глаза, порвать губы об острые обломки выбитых зубов. Правда, предвкушение восхитительно?

В другом доме – служившем и жильем, и студией – Тисерра вытирала вымытые руки. Все чувства внезапно обнажились, словно натертые битым стеклом. Она помедлила, прислушиваясь, но не было слышно ничего, кроме ее собственного дыхания – хрупких мехов жизни, такой уязвимой. Что-то началось. Она поняла, что испугана.

Тисерра поспешила в укромное место. Начала неистовые поиски. Нашла тайник, где муж хранил драгоценные дары синих морантов.

Пусто.

Да, ее муж – не дурак. Он выживший – и это его главный талант. Заработанный громадным трудом – и вовсе не на коварной арене, где играют в свои игры Опонны. Он взял все, что ему было нужно. Он сделал все что мог.

Она стояла, ощущая беспомощность. Это чувство было неприятным, очень неприятным. Предстоящая ночь растянется в вечность.

Дымка спустилась на нижний этаж и остановилась. Поэт сидел на краю помоста, настраивая лютню. Дукер сидел за привычным столиком и хмурился на кружку эля, которую обхватил руками, как будто хотел задушить злую, непреклонную судьбу.

Мураш… Мураш в тюрьме. Скиллара ушла уже несколько колоколов назад и еще не вернулась. Баратол проводил последнюю ночь в камере – на рассвете фургон повезет его на скобяной завод.

Хватка лежала наверху, в кровати, закрыв глаза, и дышала неглубоко и прерывисто. Она, правду сказать, ушла. И, наверное, не вернется.

Дымка завернулась в плащ. Мужчины не обращали на нее внимания.

Она ушла.