Дань псам. Том 2

Оставшийся в одиночестве узник поднялся на ноги и поспешил вслед за Гончими…

Но не успел: этаж сверху рухнул, завалив клетку.

В переулке Блед ухитрился вцепиться зубами в плечо Бэрана и могучим рывком подбросил в воздух – в то, что осталось от стены; она сложилась внутрь под ударом тяжелого тела Гончего пса.

В развалинах первой камеры шевельнулся пласт штукатурки и кирпича; и из-под него начал выбираться узник – в пыли, синяках и крови.

Услышав эти звуки – тяжелое дыхание, кашель и царапание, – Блед повернул голову, сверкнув глазами.

Баратол замер – его ноги еще были зажаты кирпичами – и уставился в ужасные глаза зверя, понимая, что это последнее, что он видит.

Блед присел для прыжка. Грязные, порванные губы оттянулись, обнажив громадные клыки… и он прыгнул.

И тут же какая-то фигура врезалась ему в бок, под правое плечо, и силы удара хватило, чтобы развернуть зверя на лету.

Баратол как мог откинулся назад и в сторону, а забрызганная алым голова Гончего пса промелькнула мимо, и извивающееся тело рухнуло на груду камней.

Поднявшись с земли, Чаур посмотрел на Баратола и улыбнулся яркой красной улыбкой, подняв громадный боевой топор, который он прихватил в кузне – это было собственное оружие Баратола. Пока Блед снова вставал на ноги, Чаур бросил топор в сторону Баратола, а сам подобрал осколок камня.

Баратол вскрикнул, отчаянно пытаясь освободиться, а белый Гончий пес, зарычав, повернулся к Чауру с дикой яростью в глазах.

Дальше по переулку Бэран выбрался из-под груды обломков, но он не успеет. А Чаур успеет.

Баратол отчаянно пытался освободиться, не обращая внимания, что обдирает ноги до крови.

Чаур метнул камень как раз в тот момент, когда белый Гончий пес прыгнул.

И попал зверю точно в нос.

Рев боли, и по инерции пес врезался в Чаура, который, отлетев, с хрустом врезался в стену. Упав на грязный булыжник, он больше не шевелился.

Баратол вырвал ноги из плена, оставляя полосы крови и куски мяса. Он перекатился на живот, ухватил рукоять топора и с трудом поднялся на ноги.

Блед повернул громадную голову.

Бэран, освободившись, уже бежал по переулку.

Белый Гончий пес обернулся и, снова взревев, помчался прочь.

Мигом позже промелькнул Бэран.

Баратол покачнулся на ослабевших ногах. С трудом вдыхая холодный воздух, он посмотрел на неподвижное тело. И, всхлипнув, побрел, с трудом переставляя ноги.

В таинственные, неизведанные уголки мозга, в те области, которые осознавали себя Чауром, хлынул черный потоп; он заливал один за другим эти уголки. Гасли судорожные искорки и больше не вспыхивали снова. Простое бесчувственное состояние сменялось чем-то более глубоким: спасительным забытьем, которое милосердно скрывало от Чаура то, что он умирает.

Лицо его было безмятежно, не считая того, что одна щека обвисла, и, когда Баратол оттянул Чауру веки, зрачок одного глаза оказался ужасно расширен.

Всхлипывая, кузнец подтянул голову и плечи Чаура себе на колени. Остальной мир – взрывы, вопли, гром битвы – словно пропал, и Баратол не сразу понял, что кто-то выкарабкивается из кучи обломков бывшей тюрьмы. Отрывистое стаккато проклятий на фаларском, малазанском, добрийском и даруджийском. Смаргивая слезы, кузнец поднял взгляд.

– Мураш, сюда, пожалуйста, мне нужна твоя помощь! Пожалуйста! Он ранен.

Бывший «мостожог» был густо покрыт пылью, но, похоже, невредим.

– Я потерял проклятый меч. Я потерял проклятый арбалет. Я потерял проклятую «шрапнель». Я потерял…

– Мураш! Худов дух, прошу, помоги – нужно найти целителя. Нужен Высший Денул – в городе должен быть носитель. Должен!

– Ну… есть Молоток, но он… ах ты ж, он мертв. Я забыл. Вот надо же – забыл. – Мураш нагнулся над Чауром, пригляделся и покачал головой. – С ним все, Баратол. Череп раскроен, кровоизлияние в мозг – сразу видно, если половина лица…

– Заткнись, я сам знаю. Нам нужен целитель! Думай, Мураш, – кто-то должен быть.

– Возможно, но не рядом – это полгорода надо пройти, Баратол, а с этими Гончими…

– Забудь про Гончих. – Кузнец поднял Чаура на руки и выпрямился.

Мураш выпучил глаза.

– Ты не унесешь его…

– Тогда помогай!

– Я и пытаюсь! Дай подумать.

И тут они оба услышали перестук копыт и скрип деревянных колес. И оба поглядели в конец переулка.

Глядите – вол. Бежать уже не может. Даже телега выдохлась. Крепкие ноги животного дрожат. Слизь из носа ползет блестящим покрывалом и тянется пыльными щупальцами к передним копытам. Острая болезненная паника утихала, глаза гасли, и когда появились две человеческие фигуры и уложили тело третьего на телегу, что ж, это дело привычное – для вола. По крайней мере, мир уже не так безумен. Есть что делать, есть куда идти. Пришло спасение – сладкое, как молоко из мамкиного вымени.

Усталый, но довольный, вол зашагал рядом с людьми.