Даниэль Друскат

Альтенштайн был маленькой деревушкой, в кооперативе насчитывалось человек тридцать, но на праздник по случаю убоя в дом паромщика пришли не все, хотя, наверное, большинство. Среди гостей были Мальке с женой, изнуренной работой женщиной, супруги Хинцпетер, оба работавшие в полеводческой бригаде, Грот, один из убойщиков, со своей супругой, помощник дояра Бернингер с женой, а также еще не женатый Кеттнер — он, правда, не одобрял повод для гулянки, но пришел, потому что хотел побыть с людьми. Под вечер крестьяне с женами потянулись к Топи. Мужчины напропалую курили, чтобы отогнать комаров, которые тысячами роились над осокой. Некоторые супружеские пары, испугавшись блуждающих огней (поговаривали, что кое-кого они уже сбили с пути), двинулись к дому паромщика на веслах. Когда-то в этом доме располагался популярный среди туристов ресторанчик, еще и теперь Цизеницы держали там скромный стол для любителей водных прогулок и не слишком требовательных гостей. Гостиная, отделанная и обставленная прежними хозяевами в старонемецком стиле, давно пришла в запустение. Тот, кому однажды довелось отведать у облаченной в невообразимые тряпки фрау Цизениц, яичницу-глазунью, кому пришлось наблюдать, как она невозмутимо смахивала фартуком со стола пивные лужи, как ленивым движением сгоняла с тарелки мух и, пробурчав «на здоровье», ставила ее перед гостем, — у того невольно пропадала охота заходить сюда вторично.

В тот вечер накануне «праздника» мухи досаждали не слишком, хозяйка опрыскала лавки, столы, тарелки и скатерти мушиным ядом «МУКС», блестящим достижением отечественной химии. Она довольно долго расхаживала по помещению со стеклянной трубочкой во рту и изо всех сил надувала щеки, чтобы ядовитые облака лучше действовали. К ее чести, следует сказать, что куски жаркого она накрыла листами местной газеты. Ее труды не пропали даром — теперь мухи лежали под столом.

Крестьянам это не мешало, они с аппетитом ели и пили все, что было выставлено на стол, главное — всего было вдоволь. Сомнения насчет обстоятельств вынужденного убоя, которые в начале праздника, наверно, обуревали кое-кого, давно рассеялись. Произошло это не сразу, а постепенно, по мере того, как одна за другой пустели бутылки шнапса. Все были веселы и довольны, все смеялись и хвалили хозяйку, которая и в этот вечер не отличалась опрятным видом, но зато, надо отдать ей должное, положила немало трудов на приготовление блюд. Жаркое, как, с наслаждением чавкая, заметила фрау Бернингер, прямо тает во рту, то же подтвердила фрау Грот, хотя, как она заявила, ей больше по душе жареная корейка. Цизениц скромно отвергала похвалы, которые теперь расточали ей со всех сторон. Коровка-то, мол, была совсем молоденькая, потому мясо и нежное. При этом она доверительно переглянулась с Мальке, который одним ударом отправил на тот свет корову, весившую, пожалуй, не один центнер.

Цизениц выпил не больше других, но его развезло, практики не хватало: жена держала его в черном теле. Цизениц попытался поддержать компанию задушевной песней. «Тридцатого мая — конец света, давайте же выпьем за это», — голосил он. В этот момент постучали, и фрау Цизениц, легонько шлепнув своего супруга по губам и призывая его угомониться, крикнула в сторону двери:

«Сетодня закрыто!»

Но дверь все-таки отворилась, и в комнату вошел Друскат.

Откуда он узнал о гулянке в доме паромщика? Как нашел дорогу через Топь? Лишь позднее выяснилось, что кое-кто из женщин был знаком с четой Друскатов. Люди видели, как к их дому утром подъехал грузовик с мебелью. Сначала женщины останавливались просто из любопытства, но потом — ведь смешно стоять сложа руки и смотреть, как другие надрываются, — потом они стали помогать жене Друската расставлять вещи. Молодая женщина казалась исхудавшей и бледной, как выяснилось, она только что оправилась от болезни. Это дело альтенштайнским крестьянкам было знакомо, мужчины не обращают внимания ни на грипп, ни на другие болезни, им только рожать успевай. Вместо того чтобы дать жене отлежаться — переезд. Лучше бы уж фрау Друскат осталась в Хорбеке, Альтенштайн — такая дыра, жить здесь все равно что у черта на куличках, как образно выражается фрау Мальке, супруга дояра, звон церковных колоколов и то уже чуть ли не сенсация, поскольку он нарушает серое однообразие будней. Посудачив немного между собой за расстановкой мебели, они прониклись друг к другу симпатией. Вот так крестьянки и пригласили фрау Друскат — правда, они тогда и не подозревали, что за жаркое уготовано им в доме паромщика.

«А мы видим — свет горит, слышим — поют. Да входи же!» — сказал Друскат и втащил жену в комнату.

Фрау Цизениц потупилась и прошипела своему супругу:

«Это ты, осел, не запер дверь».

Потом она подняла голову, и Друскат обратил внимание на подбородок, состоявший из множества складок.

«Извините, господа хорошие, — произнесла фрау Цизениц, холодно глядя на них, — но мы тут сегодня в кругу своих и, к сожалению, на гостей не рассчитывали. Всего доброго!»