Даниэль Друскат

Фрау Цизениц засмеялась было своим булькающим смехом, но вдруг умолкла и благовоспитанно прикрыла рот рукой, словно неприлично рыгнула в изысканном обществе. Тем временем ее супруг решил воспользоваться случаем и хотя бы частично расквитаться за унижение. Он посмотрел на председателя таким пронзительным взглядом, что тому пришлось отвести глаза в сторону. В Альтенштайне, заявил он, особых поводов для веселья не требуется или, иначе говоря, повод для праздника всегда найдется, сегодняшнее торжество, к примеру, можно было бы приурочить к вступлению в должность нового председателя. Цизеница наградили аплодисментами.

«Согласен», — сказал Друскат и спросил, нельзя ли купить в этом доме выпивку.

Хозяйка, разумеется, тут же об этом позаботилась, она сделала знак супругу, и тот принес две большие бутыли самогонки. Этого достаточно? Друскат кивнул, тогда он еще не знал аппетитов альтенштайнцев. Налив каждому, он поднял свой стакан.

«Только без речей, — брякнул Бернингер. — У нас в Альтенштайне перебывало много председателей, все умели здорово пить и красиво говорить, только вот ни одному не удалось у нас продержаться».

«Да, да, — с усмешкой ответил Друскат, — вы всех их согнули в бараний рог».

Мужчины захохотали. Смех их звучал одобрительно, видно, новый-то — парень не дурак, знает, что его ждет в Альтенштайне. Они вдруг выросли в собственных глазах. Пусть они не самые передовые в округе, но ребята, кажется, что надо, недаром перед ними все пасовали. Конечно, о них рассказывают всякие страшные истории, что Альтенштайн, мол, захолустная деревенька, что там, мол, до сих пор водятся блуждающие огни. Но и здесь можно найти утешение — они подняли стаканы.

«Правда, — воскликнул Бернингер, — лучше уж захлебнуться в шнапсе, чем в болоте».

«Ведите себя как следует, — прикрикнула на разбушевавшуюся компанию жена дояра, — а то человек подумает, что попал к разбойникам».

Дояр с презрением отмахнулся от супруги — пусть помолчит. Не спеша он подошел к Друскату и, доверительно положив ему руку на плечо, спросил:

«А у тебя тоже рыльце в пушку, браток?»

«Ты это о чем?»

Мальке оттянул пальцем нижнее веко и сказал:

«Что-то ты натворил, иначе бы сюда не сослали».

Друскат покачал головой и осторожно отстранил наглеца. Потом он все-таки произнес речь:

«Знаете, что бы я ни сделал в Хорбеке хорошего или плохого, вас это не должно интересовать. Я тоже не стану допытываться, чем вы тут занимались в Альтенштайне. Пусть все будет предано забвению. Ведь почти у каждого человека есть на душе поступок, о котором ему не хочется вспоминать. С этого дня мы начнем сначала, все вместе. Начнем работать лучше, чем раньше. Вот что привело меня к вам, вот почему я сюда приехал. Добровольно... Никто меня не высылал».

«Агитаторов мы уже навидались», — выкрикнул Бернингер.

Друскат встал за стулом Ирены и обхватил ее тонкое личико. Она откинулась назад и прислонилась головой к его груди. Женщин эта сцена тронула, их мужья с ними так никогда не обращались.

«Я привез с собой жену и ребенка, — сказал Друскат. — Мы не просто хотим поселиться в вашей деревне, мы хотим чувствовать себя дома среди вас, среди людей, которые не подсиживают друг друга и не держат камень за пазухой».

Ирена стиснула его руки.

«Мне кажется, мы находимся среди надежных людей, — продолжал Друскат. — Вот вы сидите здесь все вместе, едите и пьете, правда несколько многовато, но вам нравится быть вместе — это хорошо. Кто хорошо веселится сообща, те будут сообща хорошо работать. Нам это необходимо, и мы, безусловно, добьемся этого, если будем доверять друг другу. Доверие — вот самое главное. Свое доверие я вам предлагаю, ваше — постараюсь завоевать. Вот мой тост. Давайте выпьем за доверие».

Он помог жене подняться со стула и, знаком дав понять, чтобы вставали все, крикнул:

«Ну, ну, давайте хоть раз поторжественнее».

Послышалось шарканье ног и двиганье стульев. Все, кто находился в доме паромщика, встали: одни с трудом, другие с неохотой или пожимая плечами. Боже мой, что бы все это значило? Фрау Цизениц со стоном возвела глаза к прокопченному потолку, но в конце концов и она перевела свою чудовищную массу из сидячего положения в стоячее.

«За доверие!»

Ирена с Друскатом обошли всех гостей и с каждым чокнулись.

«Ведь это похоже на клятву», — заметил Кеттнер.

«Да, — согласился Друскат, — нечто в этом роде».

Вернувшись на место, он почувствовал, что проголодался, — ведь он проделал сегодня немалый путь.

В комнате снова стало шумно, усаживаясь, гости двигали стульями, послышалось хихиканье, бормотанье, вздохи. Наконец всем удалось расположиться поудобнее. Друскат произнес тост, и, как подтвердил взгляд жены, он сделал свое дело хорошо. С облегчением Друскат стал подкладывать на тарелку жены еду, но положил, наверное, слишком много: она отнекивалась, а он в шутку грозил ей. Какое-то время они не замечали, что ели в одиночку, остальные давно уже ни к чему не притрагивались, наблюдая за Даниэлем и Иреной, словно за чем-то из ряда вон выходящим.