Даниэль Друскат

Испугавшись этой злюки, Ирена хотела было уйти, но Друскат крепко держал ее за руку. Кеттнер оказался среди крестьян единственным, кому днем уже довелось разговаривать с Друскатом в конторе кооператива. Он отодвинул свой стул, грузно поднялся и смущенно сказал:

«Минуточку! Да это же Друскат, новый председатель с женой».

Фрау Цизениц бросило в жар, лицо ее вздулось и покраснело:

«Святая Мария, откуда же мне знать», — перекрестившись, сказала она.

«Ничего, ничего».

Друскат подошел поближе и в знак приветствия постучал костяшками пальцев по столу.

«Так мы можем присоединиться?»

Фрау Цизениц с поспешностью, на какую она была только способна, вскочила со стула и вперевалку направилась к шкафу, чтобы достать два прибора. Кеттнер притащил стулья, все потеснились, точно стадо перед грозой, и Друскаты сели. Они сидели за столом обособленно, праздник был нарушен, разговоры как-то сами собой прекратились, и никто больше не смеялся. Нависло тягостное молчание. Они разглядывали друг друга, крестьяне и чета Друскатов, и, кажется, не чувствовали при этом никакой взаимной симпатии. Одни от смущения покашливали, другие, лишь бы что-то сказать, говорили «да», третьи отвечали «вот так-то».

Друскату не хотелось в первый же вечер идти на пирушку, но Ирена настояла. Она ужасно давно не бывала на людях, да и неудобно отказываться от приглашения. В конце концов, чтобы угодить Ирене, он согласился. И вот теперь испытывал неловкость, чувствовал настороженное отношение к себе и знал, что молчать ему нельзя и придется снова разыгрывать оптимиста. Несколько дней назад он поступил так же в присутствии Гомоллы. Итак, вперед! Изобразив на лице дружескую ухмылку, он вдруг хлопнул в ладоши, правда слишком уж громко и весело, и сказал:

«У вас тут прямо как на свадьбе!»

Оглядев собравшихся, он, казалось, удивился, не обнаружив среди них молодоженов.

«А где же невеста? — поинтересовался он. — Ну да не беда, за столом и так сплошь красотки».

Тут некоторые женщины смущенно прикрыли рты ладошками и захихикали: как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Одна только фрау Цизениц уловила в комплименте Друската какой-то подвох, как видно, она трезво оценивала собственную внешность, хотя на всякий случай ощупала свою неряшливо заплетенную косу, теперь уже растрепавшуюся, и недружелюбно уставилась на председателя.

Ирена познакомила мужа с фрау Мальке, Бернингер, Грот и Хинцпетер, толстуха хозяйка представилась сама: ее, мол, зовут Цизениц с парома. Затем женщины по примеру Ирены стали представлять своих мужей. И было очень смешно, когда они просто говорили:

«Это мой».

Они произносили эти слова со скромной гордостью или смущенным шепотом: все зависело от состояния, в котором пребывал представляемый. Кое-кто из мужчин, к сожалению, уже хватил через край. Цизениц, например, следил за церемонией знакомства, уже слегка обалдев и вытаращив глаза. С недовольством заметив это, его половина яростно схватила тщедушного муженька за шиворот и под дружный хохот гостей стащила со стула.

«А это мой, — горько воскликнула она. — Ах, с каким бы удовольствием я его поменяла!»

При упоминании об обмене Цизениц протестующе задергался на вытянутой руке своей супруги. Он тоже с удовольствием поменялся бы, пропищал Цизениц, сию же минуту. Фрау Цизениц саркастически захохотала и крикнула:

«Ах ты, сморчок сушеный! Да кому ты нужен?»

Она бросила Цизеница и подхватила поднос с жарким. Обессилел ее супруг, жаловалась она, не помогает и то, что она такая прекрасная кулинарка. Пожалуйста, пусть господин председатель и его супруга сами убедятся. И, обратившись к гостям, она воскликнула:

«Прошу угощаться!»

Ей не пришлось повторять дважды. Гости, напуганные появлением председателя, теперь словно почувствовали, что все улажено. Зельма Цизениц отделалась шуткой, председатель от души посмеялся, стало быть, можно как следует приналечь на еду. Первое время слышны были лишь аппетитное чавканье, стоны наслаждения и скрежет ножей и вилок. При этом особенно усердствовали женщины, в присутствии Друскатов им хотелось как можно изящнее обращаться с приборами, что, правда, давалось не без усилий. На какое-то время видны были лишь жующие челюсти да склоненные над тарелками головы.

Так продолжалось до тех пор, пока Друскат не спросил:

«А по какому поводу праздник?»

Звон и скрежет постепенно смолкли, челюсти замедлили свою работу, а головы еще ниже склонились к тарелкам. Друскат не понял, в чем дело.

«Что, не вкусно? Прекрасное жаркое, — сказал он, — просто великолепное».

Он повернул голову к Цизениц, и на сей раз хозяйка дома приняла комплимент и ответила любезным кивком. Он в самом деле не врал и ел с удовольствием, да и молодой жене еда как будто пришлась по вкусу.

«Какой-нибудь особый повод для торжества?»

На этот раз вопрос Друската был обращен к хозяйке дома.

«Ах, господи!»