Данте Алигьери

С вдохновением, равным поэтическому, Данте создавал трактат о монархии. Чеканный язык римского права позволял подняться на невиданные высоты объективности. Мысль свободно парила, лишь иногда ее отягощали неприятные воспоминания о долгах теще и прочих неприятностях. Но он верил: нынешние занятия скоро избавят его от этих бренных вещей. Он станет приором, а там… не стоит, конечно, загадывать слишком далеко, но удалось ведь делла Белле занять место градоправителя, пусть и не надолго…

…В дверь постучали.

— Войдите, — раздраженно отозвался Алигьери.

На пороге показались два племянника Вьери деи Черки. Данте периодически встречал их на разных собраниях. Они баловались стихосложением и пару раз показывали Данте свои опыты. Наверняка пришли с этим и теперь.

— Слава Христу, любезные друзья, — Данте смягчил тон, — с чем пожаловали?

— Мы наслышаны о ваших увлечениях политикой, — начал один из них, по имени Джованни деи Черки.

— И хотели бы предложить вам одну сделку, — таинственно продолжил второй, Джордано.

— Какую еще сделку? — удивился Алигьери.

— Насколько нам известно, вы умеете писать политические трактаты, — произнес Джованни. — Могли бы вы создать нечто в подобном жанре на заказ?

— Вас же, как человека книжного, интересует политика только в теории, — объяснил Джордано, — а мы хотим приобрести себе политический вес, чтобы продвинуться в приоры… ну и дальше.

— Вы ведь нуждаетесь, а мы хорошо заплатим, — прибавил Джованни.

Данте, задыхаясь от бешенства, переводил взгляд с одного на другого.

— Кто вам сказал, что я нуждаюсь?! — наконец смог проговорить он.

— Но… — растерянно начал Джованни.

— Вон отсюда! — Голос Алигьери прозвучал тихо, но столь убедительно, что братья ретировались, не сказав ни слова.

Братья Черки шли по переулку, наблюдая за тощим кабанчиком, яростно подрывающим чей-то дом. Джованни кинул животному обломок сухаря. Тот и не подумал взять лакомство. Злобно захрюкав, он продолжал свое занятие с еще большим ожесточением.

— Вот, смотри! — сердито заметил Джованни. — Прямо как наш мессир Дуранте. Денег — кот наплакал, а спеси на троих.

Джордано не отвечал, явно что-то обдумывая.

— Послушай, — сказал он наконец, — от всех этих трактатов немного пользы. Чтобы заявить о себе — нужны поступки. Предлагаю восстановить справедливость и взять под защиту нашего лучшего поэта.

Брат с ужасом посмотрел на него:

— Ты что… ты собрался напасть на Большого Барона?

— Почему бы нет? — пожал плечами Джордано. — Не Господь же Бог он, в конце концов.

— И какая в этом для нас польза?

— О, тут мы убьем не двух, а целых трех зайцев. Во-первых, заручимся поддержкой пополан, которые ненавидят Корсо. Во-вторых, прослывем покровителями поэзии. А в-третьих, прольем немного водицы на мельницу нашего досточтимого дяди. Он уж точно этого не забудет.

— А давай еще отомстим этому напыщенному индюку Алигьери! — обрадовался Джованни. — Все знают, как он ненавидит родню своей жены. Даже записался в партию нашего дяди, лишь бы не иметь ничего общего с Корсо. Скажем, будто это он попросил нас вступиться за своего друга Гвидо.

— Смысл? Никто не поверит. Да и к чему это нам?

— Может, и не поверит, но слух пойдет. Он оскорбил меня, пусть пожнет плоды. Это будет гораздо лучше, чем биться с ним. А с мессира Кавальканти нужно взять плату за нашу помощь. Ему не мешает немного полечиться от скупости.

Джордано захохотал:

— Ну ты и ловок, братец! Чувствую, с твоей предприимчивостью мы скоро станем богаче дяди Вьери.

Глава двадцать третья ПЕРВЫЙ ПОЭТ

Если о характере Джеммы Донати-Алигьери мы можем только догадываться по косвенным данным, то о лучшем друге Данте Гвидо Кавальканти осталось много свидетельств. Он действительно был скуп, склонен к гедонизму и невероятно вспыльчив. Последняя черта вообще характерна для итальянцев, иначе откуда было бы взяться вендетте, гениально отраженной Шекспиром в «Ромео и Джульетте»? Собственно, непримиримая борьба гвельфов и гибеллинов — это тоже своеобразный аналог вендетты, замешенной на амбициях и рейтинге родов, их сфере влияния и, конечно же, деньгах. Поэтому так трудно разобраться в идеологической составляющей этих, казалось бы, четко очерченных политических партий и причинах локальных войн и переворотов, происходящих то тут, то там.

Гвидо Кавальканти очевидно выделялся необузданным нравом даже среди своих горячих соотечественников. Это доказывает его нападение на Корсо Донати, не только привыкшего всех подавлять, но и профессионального военного. Чтобы в открытую напасть с дротиком на такого человека, нужно пребывать в состоянии аффекта, с отключенным инстинктом самосохранения. Разумеется, Гвидо мстил за попытку отравления, но продуманно спланировать такое невозможно.