Данте Алигьери

Ближе к вечеру градоправитель вызвал к себе Данте и еще двух приоров, занимавшихся подготовкой праздника, и поведал им ужасную весть: оскорбленный кардинал покинул Флоренцию и нашел пристанище за рекой Арно в одном из палаццо банкира Моцци, принадлежащего к партии черных. Уезжая, монсеньор Акваспрата твердо пообещал покарать весь город, заставивший его «пережить ужасные минуты». Дело пахло интердиктом.

— Флоренция оказала вам большую честь, избрав вас приорами, — сказал им градоначальник, — теперь вы просто обязаны исправить сложившуюся ситуацию.

Все три приора принадлежали к партии белых. Поэтому неудивительно, что они пошли советоваться к Вьери деи Черки.

— Тут не нужно быть провидцем, чтобы понять, кто стоит за этими беспорядками, — сказал Вьери, — с него и нужно начинать.

— Вы объявите открытую войну Большому Барону? — спросил Данте.

— Не я, а правосудие, — усмехнулся Черки, — в лице приората.

Алигьери почувствовал себя попавшим в ловушку. Остальные двое приоров молчали, глядя то на него, то на Вьери.

— Послушайте, Вьери, — начал Данте, — вам не кажется, что суд над Корсо развяжет войну между горожанами?

— Нет, не кажется, — ответил предводитель белых, — а наверняка именно так и произойдет.

Алигьери посмотрел ему прямо в глаза:

— Что же вы предлагаете?

— Нас может спасти только мудрость. Надо принять соломоново решение, безупречно справедливое.

— Значит, нужно выслать не только Корсо, но и кого-то из наших, — тихо сказал Данте.

— Истинно, мальчик мой, — кивнул Черки, — ты хорошо понимаешь ситуацию.

— Тогда надо выслать Гвидо Кавальканти, — сообразил еще один приор, — он уже донельзя намозолил всем глаза своими выходками.

Данте встрепенулся:

— Как?! Почему Гвидо? Он ведь вообще вне политики.

— Уже нет, — объяснил Вьери. — Он принадлежит к партии белых. Последняя стычка с Корсо заставила его изменить своей любви к удовольствиям и встать на путь борьбы. Кстати, совсем недавно, кажется, на прошлой неделе, он снова сделал попытку напасть на Большого Барона. Штраф не остановил жажды мщения. Прямо жалко его, не понимает ни своих возможностей, ни сил противника.

Второй приор задумчиво почесал затылок:

— Да, если мы изгоним и Корсо, и Гвидо — никто не обвинит нас в пристрастности, а кардинал вполне почувствует себя отомщенным.

— Именно, — кивнул Черки. — Ну как, подписываем?

— Не знаю… — Алигьери нервно кусал губы.

— Мы понимаем: он твой друг, — вмешался первый приор, — но пойми, другого выхода нет. Иначе весь город может лишиться церковных таинств.

— Да не друг он мне! — сглотнув трудный комок, возразил Данте. — Но он ведь лучший поэт Флоренции! Как можно лишать его родины?!

Вьери хмыкнул:

— Не такой уж он и лучший. Тебя уже давно знают и ценят гораздо больше. К тому же мы можем выслать его совсем ненадолго, на пару-тройку месяцев. Для этого нужно выбрать ему для ссылки какое-нибудь ужасное место, чтобы потом был повод вступиться за него и вернуть обратно. Я предлагаю Сарцано, это жалкий городишко посреди болот, его не любят даже местные жители.

— А куда же тогда нам отправить нашего врага? — поинтересовался второй приор.

Черки задумался:

— А… Этого змея нужно подальше, чтобы не скоро приполз обратно. Есть у самой границы такая большая деревня — Кастель-делла-Пьеве… там много моих людей, они за ним проследят.

* * *

Если бы кто-нибудь десять лет назад сказал Данте, что он своими руками лишит дома первого поэта Флоренции, о дружбе с которым он так мечтал! Но по-другому спасти родной город от интердикта действительно не представлялось возможным. Оставалось самое тяжелое — посмотреть в глаза бывшему другу завтра при оглашении приговора. Внутренний голос шептал: «А не месть ли это? Смог ли бы ты поставить свою подпись, если бы Гвидо не предавал тебя?»

Закрыв лицо руками, Данте сидел у себя в кабинете. Постучали. Заглянула служанка:

— Мессир Алигьери, к вам какая-то женщина.

Встрепенувшись, будто ото сна, он кивнул. Раздались мелкие семенящие шаги. В комнату вошла Джованна, она же Примавера — постаревшая и заплаканная. Он посмотрел на нее с холодным удивлением:

— Ты что, совсем потеряла рассудок? Мы не виделись почти десять лет, и ты позволяешь себе являться вот так запросто, без приглашения. К тому же тебе должно быть известно, что я женат.

Она умоляюще стиснула похудевшие руки:

— Я не собираюсь нарушать твой семейный покой, я только прошу о помощи. Гвидо… — Она не могла говорить больше и разрыдалась.

— А что тебе до Гвидо? — изумился Алигьери. — Или он оставил своих молодых многообещающих поэтов и на склоне лет неожиданно воспылал к тебе страстью?

— Какие еще поэты! — всхлипнула Джованна. — Эти слухи распускают завистники! Он любил меня еще до моего замужества. И я его тоже. Просто он стыдился моей глупости и держал нашу любовь в тайне.

Данте изо всех сил сжал виски руками и сидел так некоторое время. Потом тяжело вздохнул:

— Я не смогу отменить свою подпись. Но для него есть надежда вернуться через два месяца из-за плохих условий. Мы специально посылаем его на болота, чтобы потом можно было проявить милосердие.

* * *