Данте Алигьери

Кардинал молча встал и, не прощаясь, вышел. Часом позже, когда он со своей свитой направлялся к резиденции, откуда-то из подворотни вылетела толпа оборванцев в масках, которые начали швыряться помоями и камнями. Да Прато и его люди, не готовые к нападению, метались по улице, пытаясь увернуться от ударов. Спас положение Большой Барон, появившийся верхом из ближнего переулка.

— Немедленно оставьте святого отца в покое! — грозно проревел он, и нападавших как ветром сдуло.

Кардинал, белый, как полотно, молча посмотрел снизу вверх на Корсо.

— Не стоит благодарности, — с наглой предупредительностью поспешил заявить тот, — хоть я и спас ваше высокопреосвященство.

— Я и не собираюсь благодарить, — отчетливо произнес да Прато.

В этот же день он покинул Флоренцию, не исполнив папского поручения. А вскоре и поручать стало некому. Бенедикт XI внезапно умер. По слухам, его отравил все тот же Гийом Ногаре, который послужил причиной смерти предыдущего папы. Бонифаций и Бенедикт проводили совершенно разную политику, но имели общий трон и общего врага — французского короля Филиппа IV Красивого.

Для Джеммы наступили черные дни. Она не смогла ужиться в бедном квартале — дети ремесленников постоянно колотили ее сыновей. Антонию пришлось забрать из школы после того, как она еле спаслась от пьяного насильника. Но мадонна Алигьери не хотела оставлять девочку безграмотной, но и не хотела увидеть своих мальчиков калеками. После двух лет мучений она вернулась вместе с детьми в дом матери, надеясь, что Корсо не вспомнит о своей пьяной болтовне и оставит ее в покое. Однако ей не повезло. Уже на следующий день, рассматривая цветы в материном садике, она услышала знакомый наглый голос:

— Э, сестренка! Какая встреча! Как дела? Все вдовствуешь?

— Слава Христу, мессир Корсо, — сдержанно, но учтиво ответила Джемма. — Я рада, что моя жизнь вам небезразлична, но, право, она не стоит вашего внимания.

— Ну почему же! — хохотнул Корсо. — Хотя нет, насчет жизни ты, пожалуй, права. А вот дома и земли, которые ты задумала умыкнуть у рода Донати, вполне меня интересуют.

— Они принадлежат роду моей матери, есть документ с печатью подеста, — тихо сказала мадонна Алигьери.

Большой Барон хмыкнул:

— Разумеется, сестрица! Но ты ведь — одинокая слабая женщина, ты не сможешь управиться с этаким имуществом. А с мужем, которого я тебе присмотрел, дело пойдет веселее. Да и пареньков твоих, глядишь, дома оставят.

— Что вы такое говорите, мессир Корсо! — Джемма не замечала, что мнет пальцами самый красивый цветок. — Я никогда не выйду замуж при живом муже.

— Ну это можно исправить, — неожиданно спокойно отреагировал Корсо, — муженек твой, правда, больше мечом не машет, но по-прежнему сует свой нос, куда не следует.

Большой Барон расхохотался и, не попрощавшись, ускакал. Джемма швырнула на каменную дорожку кровавый комок, еще минуту бывший прекрасным цветком, и тяжело задумалась. Никаких способов защитить себя от посягательств ей в голову не приходило. Корсо боялась вся Флоренция. Единственный его соперник, Россо делла Тоза, вроде бы осмеливался не подчиняться Большому Барону, но с какой бы стати он стал помогать жене бывшего приора, попавшего в опалу? А что, если сделать вид, будто она согласилась с предложением Корсо, а потом, сославшись на нездоровье, откладывать свадьбу, а за это время попытаться узнать про Корсо нечто такое, что пригодилось бы Россо делла Тоза? Хотя, если Большой Барон захочет, он выдаст ее замуж и мертвую. А так ли уж надо противиться? Ведь за Алигьери ее тоже выдали безо всяких намеков на любовь.

И вдруг она вспомнила, как когда-то в прошлой жизни ее муж сидел во дворе на скамейке, окруженный детьми, и рассказывал им устройство ада.

«Дьявол всегда все переворачивает. Поэтому ад представляет собой перевернутый конус. Чем глубже, тем меньше места для грешников. Так сделано потому, что самые страшные грехи встречаются гораздо реже обычных».

И тут же до нее донесся другой голос — ее собственный, старательно выговаривающий:

— Клянусь быть с тобой в счастии и несчастии, в здравии и болезни, а также любить и уважать тебя до конца жизни моей…

…В это время в замке графа Гвиди ее супруг решал сложную и трудновыполнимую задачу: как, будучи изгнанником, принятым под кров из милости, произвести впечатление на юную белокурую особу, именуемую мадонна Пьетра. Он и в юности-то не слыл повесой. Сколько раз в Болонском университете ему доводилось пугать Чино да Пистойю своей задумчивостью, доходившей до того, что он переставал отзываться на вопросы. А теперь он к своему не самому удачному характеру еще и немолодой, бездомный, живущий фактически на подаяние. Но ангельские кудряшки никак не выходили из головы…

Он вскрикнул от неожиданности, когда в дверь постучали.

— Войдите…

И, не веря своим глазам, увидел белокурые пряди.

— Чем обязан? — выдавил он внезапно охрипшим голосом.

— Мне прочитали ваши стихи про ад, — сказал ангел, — я в удивительном восторге… я просто не знаю… не знаю… Боже, в ваших глазах бездна…