Данте Алигьери

— Да иногда быть сумасшедшим-то и лучше, — продолжала рассуждать добрая подруга, — какой спрос с безумца? А сейчас тебе аукнется до седьмого колена, уж будь уверена, и детей выгонят и все ваши дома порушат.

— Мама! Там Люция! — закричала Антония. — Я видела ее синий башмак!

Девочка выхватила куклу и прижала ее к груди.

— Ну что же, поблагодари Бога и пойдем домой, — ровным голосом произнесла мадонна Алигьери. Лаиса отодвинулась от двери, но спускаться не начала.

— Это куда же «домой», деточка? — спросила она своим особенным приторно-ласковым тоном. — У вас больше нет дома. Его разрушат завтра, я слышала, об этом кричал глашатай на Меркато-Веккьо. А вы будете ютиться у родственников, а потом, когда твои братья подрастут — их выгонят вслед за отцом.

В виски Джеммы набатом заколотила кровь. Сквозь гул донесся голос умершей свекрови, мадонны Лаппы: «Не ходи там, закружится голова у ступеней, и не дай бог тебе такой ужасной кончины, как у нашей бедной Паолы».

Джемма сделала шаг к краю лестницы, у которого стояла Лаиса, и, слабо ахнув, резко, как подрубленное дерево, свалилась на подругу. Та не удержалась на ногах и полетела вниз. Раздался истошный крик, потом воцарилась тишина, прерываемая всхлипами Антонии. Девочка села на корточки рядом с матерью, лежащей на краю лестницы, и прерывающимся голосом спрашивала:

— Мама… ты живая? Мама…

Внизу застонала Лаиса:

— О! Что с моей ногой? Она вывернулась. О-о-о! Как мне перенести это? Я не могу ходить.

Джемма не отзывалась. Лаиса, стеная, подползла к ней и ощупала.

— Вероятно, твоя мать умерла от разрыва сердца, — сообщила она. Девочка зарыдала.

— Нет. Я жива, — послышался слабый голос мадонны Алигьери, — мне просто дурно стало… Что с тобой, Лаиса? Ты ушиблась?

— Я, наверное, сломала ногу. О-о-о! — опять застонала подруга. — Но главное, ты, кариссима, не умерла. О! Даже представить страшно, что бы стало с твоими детишками, останься они круглыми сиротами — без отца, без матери.

— Бог милостив. — Джемма медленно встала и склонилась над подругой: — Бедняжка Лаиса! Твоя нога выглядит просто ужасно! Придется тебе пока побыть здесь, а я сбегаю за лекарем, да еще здесь надобно несколько крепких мужчин, чтобы отнесли тебя на руках. Пойдем, Антония!

— Не оставляй меня здесь! — закричала Лаиса. — Мне страшно здесь, я умру!

— Как же я позову на помощь, оставаясь здесь? — пожала плечами Джемма, осторожно спускаясь по крутой лестнице.

— Надеюсь, ты вернешься быстро. О-о-о! — опять застонала Лаиса. — Кариссима, ты ведь не бросишь меня здесь? — испуганно и жалобно спросила она, прислушиваясь к затихающим внизу шагам. Она попыталась подняться, ногу снова пронзило нестерпимой болью. Словно в ответ противно закололо в груди. Уже не сомневаясь, что ее бросили умирать в пустом доме, Лаиса начала кричать — сначала неуверенно, потом все громче. Никто не отвечал. Квартал, где стоял дом Алигьери, отличался малолюдностью. Женщина быстро сорвала голос. Тогда она встала на руки и здоровое колено и осторожно перевалилась на ступеньку пониже. Получилось терпимо, правда, следующая попытка вновь заставила ее стонать. На третьей ступеньке колено соскользнуло, и она сильно ушибла здоровую ногу. Тогда в отчании она перестала двигаться и начала молиться.

Мадонна Алигьери с дочерью торопливо шли по переулку.

— И хорошо, что этого дома завтра не станет, — говорила Джемма с несвойственной ей живостью, — сломают эту ужасную лестницу, люди больше не будут разбиваться на ней.

— Мама, а ты хотела убить мадонну Лаису? — робко спросила Антония.

— Что у тебя в голове, ужасный ребенок! — закричала та и отвесила дочери оплеуху. — Как ты можешь говорить такое родной матери?

— Просто она ведь злая и мучает тебя, — прошептала девочка еле слышно, потирая щеку. — Я подумала…

— Убийство — страшный грех, — раздельно и четко проговорила мадонна Алигьери, — тот, кто убьет — отправится в ад, и никакие молитвы не спасут его. Запомни это. И убивать я ее вовсе не хотела, просто мне стало дурно от ее болтовни. А сейчас поторопись. Мы должны ей помочь.

…Лекарь наложил повязку, закрепив сломанную кость мадонны Лаисы. Четверо сильных молодых мужчин положили даму на носилки и осторожно понесли домой. Мадонна Алигьери шла рядом, держа подругу за руку.

— Кариссима, мне так страшно, — вдруг тихо сказала Лаиса. — Я же совсем одна. Муж умер, сыновья разъехались.

— Я не покину тебя, — весомо сказала Джемма. — Буду приходить каждый день. Тебя будет кому пожалеть.

…Нога Лаисы срослась неправильно, ее пришлось снова ломать, потом началось воспаление. Бедная женщина исхудала от страданий, еле выжила и смогла ходить потом лишь с клюкой. Все эти долгие месяцы Джемма ходила к Лаисе, будто на службу, помогая служанке ухаживать за больной, причем делала это самоотверженно. Каждый ее приход начинался с экспрессивного воззвания:

— Бедная, бедная моя Лаиса!