Данте Алигьери

Уже преодолев площадь, он снова оглянулся. В этот момент жеребец вздыбился. Всадник не смог удержаться и упал на землю, запутавшись одной ногой в стремени, а конь заметался и пустился вскачь, волоча его за собой. Голова подпрыгивала на камнях, оставляя красный след.

Мадонна Алигьери сказала перепуганной дочери:

— Ну что ты встала, будто статуя? Пойдем в церковь, помолимся.

* * *

По улицам Венеции медленно шли два человека средних лет. Лицо одного из них отличал аристократизм, тонкие черты плохо сочетались с неухоженной бородой. Одежда тоже выдавала некоторую пестроту жизни — довольно новый, незаношенный кафтан из дорогой красной ткани и грубые деревянные башмаки, в каких ходят ремесленники. Он с любопытством озирался вокруг, обращая внимание и на рельеф города, и на здания, и на местных жителей, сообщая свои впечатления спутнику, который выглядел весьма респектабельно, но имел простоватую внешность. Он не смотрел по сторонам, но не отрывал взгляда от лица собеседника. Первому это надоело:

— Чино, ну что ты вылупился на меня, будто я болонская Гаризенда! Кстати, здесь, в этой Светлейшей республике люди тоже меряются башнями, как во Флоренции?

— Помаленьку и здесь. Как же без этого? — ответил Чино да Пистойя, известный правовед, балующийся стихами. — А смотрю я на тебя, мессир Алигьери, вспоминая наши студенческие беседы. Помнишь, в Болонье ты боялся, что твой отец умер из-за тебя? Ну, ты еще всю ночь не спал, а сидел со свечкой. Тогда я счел это твоим больным бредом, а сейчас мне кажется: ты был прав.

— Ты позвал меня, чтобы обвинить в отцеубийстве? — нахмурился Данте.

— И в мыслях не держал! — поспешно отозвался Чино. — К тому же какое мне дело до твоих родственников? Просто весь Ареццо бурлит сплетнями о твоих связях с дьяволом.

— Интересно… — Алигьери усмехнулся. — Я как-то и вправду слышал обрывки разговора, которым меня провожали две незнакомые дамы. Одна сказала: «Гляди, вот идет человек, который умеет спускаться в ад», а другая тут же согласилась: «Это сразу видно. Смотри, как у него курчавится борода. Это потому, что ее опалило адским пламенем». Если вспомнить, что на родине меня предписывается «жечь огнем, пока не умру»… Кстати, бороду мне пришлось носить, дабы сэкономить на услугах цирюльника.

— Я знаю, — кивнул Чино, — мне показывали твое письмо с извинениями по поводу отсутствия средств для приезда в Лукку на похороны дяди.

— Черт! Я знаю, кто мог показать тебе то, что следует держать в тайне. Но это ведь правда! А я настолько не привык быть нищим! Уже восемь лет прошло, как меня изгнали, но ничего не меняется. Я даже преподавать не могу, потому что университет в свое время бросил, как ты помнишь…

— Ну а другая служба? — спросил да Пистойя. — Насколько мне известно, ты исполняешь секретарские обязанности у разных влиятельных особ?

Данте отмахнулся:

— О Пресвятая Дева! Ну какие там обязанности?! Просто я живу у разных людей и помогаю им вести переписку. Всё происходит соответственно их желаниям: сегодня они хотят особенной изысканности в письме, а назавтра им подходит пара корявых строк. Поэтому мое жалованье совершенно невозможно предсказать наперед. Я пытался податься в наемники к гибеллинам, но мое ратное искусство, к сожалению, недорого стоит. А сами гибеллины меня сильно разочаровали. Вместо того чтобы собрать войско и открыто поддержать императора Генриха, они продолжают говорить лозунгами. А мои официальные товарищи по партии, белые гвельфы, назвали меня предателем только из-за того, что я отговаривал их от очередной бессмысленной бойни.

Чино сочувственно вздохнул. Потом задумался:

— Ну а если бы тебе предложили закончить образование, где бы ты хотел это сделать?

— В Париже, — не раздумывая, ответил Данте, — там хотя бы нет ни гвельфов, ни гибеллинов. Только зачем задавать никчемные вопросы? Если у меня нет денег поехать проститься с дядей, откуда я возьму средства на обучение?

— Есть люди, готовые озолотить тебя, лишь бы услышать имена своих врагов в строках твоей поэмы про ад.

— Не думаю. Богачам легче просто расправиться со своими врагами, а не заказывать стихи о воплощении своих желаний.

Да Пистойя остановился и посмотрел своему спутнику прямо в глаза:

— Послушай, дружище, хватит прикидываться простачком. После того как ты помещаешь людей в ад — они больше не жильцы. Смерть папы Бонифация еще могла показаться совпадением, но Корсо Донати погиб именно так, как ты ему предрек. Я ведь помню эти стихи:

…Зачинщика всех бед
Звериный хвост, — мне это въяве зримо, —
Влачит к ущелью, где пощады нет.

Зверь мчится все быстрей, неудержимо,

И тот уже растерзан, и на срам
Оставлен труп, простертый недвижимо…[63]

— Что?! Корсо нет в живых? — Данте еле сдержался от крика.

— Тебя удивляет сей факт? Мне кажется более удивительным, что это произошло так поздно. Нельзя строить из себя царя, им не являясь, даже если тебя боится полгорода.