Данте Алигьери

— Не знаю, что со мной, — пожаловался он, — но, вероятно, мне придется уехать. Я должен попасть на родину, чтобы хоть раз увидеть детей перед смертью.

Речь поэта звучала столь убедительно, что Гвидо да Полента захотелось схватить его за руку, дабы не отпускать из Равенны. Разумеется, правитель сдержался и сказал успокаивающим тоном:

— Не стоит. Ты же понимаешь, что это невозможно. Особенно теперь, когда ты отказался от возможности прощения.

— От этого унижения?! — вскричал Данте. — Пусть они сами ползут на коленях с веревками на шее за то, что выгнали меня!

Помолчав немного, он тихо добавил:

— Но все же ехать придется, пусть даже меня там убьют. Я не смогу умереть, не увидев детей.

— Зачем думать о смерти, тебе даже еще нет шестидесяти, — возразил правитель Равенны, — а дети… Почему бы им не переехать к тебе? Я готов дать жилье и даже подумать о доходе для них.

* * *

…Джемма ходила по отчему дому, что-то бормоча себе под нос. После смерти матери она никак не могла понять, сколько лет ей самой. То казалось, что она глубокая старуха, поскольку уже никто больше не стоял между ней и смертью. То, наоборот, в ней оживали воспоминания детства. Она узнавала трещинки в стене, которые много лет назад напоминали ей диковинных драконов, которых она мечтала вышить на гобелене. Вспоминала свои юные мечты о прекрасном женихе, который будет любить ее до гроба… Где он сейчас? Помнит ли о ее существовании?

Гулкий топот нескольких пар ног вывел ее из задумчивости. В залу быстро вошли сыновья. За ними в дверь просунулась Антония со своим неизменным вышиванием.

— Мама, справедливость все-таки восторжествовала, хотя и не в нашем городе, — начал Пьетро.

— Отец смог добиться высокого положения в Равенне и зовет нас туда, — продолжил Якопо, — нам даже обещаны небольшие бенефиции.

— Какие бенефиции, у вас же нет духовного звания, — устало напомнила Джемма.

— Если решение исходит от самого правителя города, то все возможно, — объяснил старший сын.

Мадонна Алигьери обвела сыновей грустным взглядом:

— Ну что же, в добрый час. Верю, что вас ожидает достойное будущее, намного лучшее, чем здесь. Жаль, я больше не увижу вас, ведь вам будет опасно возвращаться. Наши, скорее всего, сочтут ваш отъезд за измену.

— Но ты можешь навестить нас, мама, — сказал Пьетро.

— Я? Нет, — вздохнула Джемма, — у меня нет ни сил, ни денег, чтобы путешествовать. К тому же меня никто не звал. Мы с Антонией останемся. Что такое? — поморщилась она, столкнувшись с отчаянным взглядом дочери. Та зарыдала:

— Я тоже поеду к отцу.

— Это глупо и даже неприлично. Даже не думай, — отрезала мадонна Алигьери, — что ты будешь делать там, незамужняя девушка, в компании друзей отца?

— Я поступлю в равеннский монастырь. — Антония яростно вытерла слезы. — Мама! Мне был сон. Я обязательно должна увидеть отца! Хотя мое сердце разрывается при мысли, что я оставляю тебя.

Джемма взяла шитье из рук дочери, села в кресло, задумчиво рассматривая узор.

— Ты все-таки решилась вышивать Пресвятую Деву? — спросила она так спокойно, будто ничего не произошло.

— Да… — робко кивнула Антония, — но еще так много работы…

— Я закончу ее, — пообещала мать, — езжай спокойно. Надеюсь, твои братья будут охранять тебя в дороге. Правда, мальчики?

Они кивнули, не в силах сдержать слез.

— Мама… Давай ты поедешь с нами, — попросил Якопо, — мы выпросим у правителя Равенны кров и для тебя.

— Ну что вы? — Джемма неожиданно улыбнулась. — Мой кров здесь. Я не пропаду. К тому же нельзя оставить одну Лаису. Ей-то уж точно будет плохо без меня. С Богом. Благословляю вас, мои любимые дети. Антония, ты ничего не хочешь мне сказать на прощание?

Дочь помотала головой, тихо всхлипывая. Она не могла говорить.

На следующий день после обеда они выехали втроем на двух лошадях. Маленькую хрупкую Антонию посадили перед Якопо, лошадь которого была более выносливой. На привале сестра ничего не ела. Сидела, молча глядя на пламенеющий закат, в котором будто сгорала ее прежняя жизнь.

— Не переживай так. Мать поймет, — сказал Якопо.

— Да, время лечит. Хотя признаться, ты, сестрица, и меня поразила до глубины души, — добавил Пьетро, разламывая лепешку.

— Я не могла иначе, — объяснила Антония. — Правда, кое о чем пришлось все-таки умолчать, дабы уберечь маму от дополнительного расстройства. Я не сказала ей имя, под которым собираюсь принять постриг.

— И какое же? — хором спросили братья.

— Беатриче.

* * *

В тихой спокойной Равенне, будто в волшебной стране, воплощались давние мечты. Данте сидел в своем доме, окруженный почитателями. Сам правитель города декламировал наизусть его стихи, а сыновья поэта писали к ним комментарии. Нежданной радостью стала единственная дочь. Она поступила в один из равеннских монастырей и совершала много добрых дел, помогая бедным. Но главное — она приняла имя той, что вывела заблудившегося мессира из адских глубин, имя Беатриче. Он никогда не спрашивал дочь, почему ей пришло в голову совершить такой поступок, но постоянно благодарил за это небеса.