Данте и философия

Почему же тогда, несмотря на все это, невозможно перечитывать последние главы этого трактата, не думая о латинских аверроистах? Несомненно, из-за разделения порядков, которое утверждается в них с такой силой и действительно составляет одну из характерных черт аверроизма. Однако в случае Данте речь идет о разделении не просто бесконфликтном, но гармоничном. Влияние, оказанное Аверроэсом, было столь обширным, глубоким и многообразным, что нельзя с уверенностью утверждать, что Данте его избежал. Здесь история сталкивается с психологией, образующей один из ее пределов. Если вспомнить о кризисе философизма, некогда пережитом поэтом, и о месте, которое он позднее отведет в «Божественной комедии» Сигеру Брабантскому, возникает соблазн рассматривать формальный и содержательно непротиворечивый сепаратизм порядков, которому учил Данте, как доброкачественную и предельно ослабленную форму материального и конфликтного сепаратизма латинских аверроистов того времени. Поэтому скажем, если угодно, что в истории средневекового аристотелизма позиция Данте в отношении философии естественным образом занимает свое место между св. Фомой Аквинским и аверроизмом, осужденным в 1277 г., который, с его сепаратизмом порядков, привлекал Данте по личным соображениям. Но при этом всячески подчеркнем, что, если в этом конкретном пункте Данте, возможно, и видел в аверроизме своего союзника, его позиция не выводится ни из доктрины Аверроэса, ни из учения кого-либо из известных нам латинских аверроистов.

Прежде всего, Данте не принял философии аверроистов. Затем, если сепаратизм Данте и был мотивирован целями политической философии, ни один из известных нам аверроистов не был его предшественником на этом пути, и ни один, насколько я знаю, не последовал за ним[290]. В этом нет ничего удивительного. Коль скоро позиция Данте с необходимостью подразумевает, что философия Аверроэса ложна, ибо она противоречит христианской вере, невозможно объяснить, каким образом влияние Аверроэса могло бы породить политическую философию вроде дантовской. То же самое справедливо и в отношении латинского аверроизма. Империя, по мысли Данте, находится в совершенном согласии с Церковью лишь потому, что философия, с которой император согласует свои законы, находится в согласии с теологией, которой учит папа. Поскольку в латинском аверроизме философия и теология пребывали в разногласии друг с другом, он не мог ни служить основанием для единства дантовского мира, ни быть терпимым к нему.

Следовательно, нельзя исключить той гипотезы, что, поставив свою личную проблему политической философии, Данте сам же и выстроил ее решение при помощи тех материалов, которые предоставил в его распоряжение Аристотель. Эта гипотеза тем настойчивее предлагает себя нашему вниманию, что позиция Данте в отношении философии не сводима ни к какой другой. Каковы бы ни были влияния, следы коих она несет на себе, доктрина Данте столь же мало является заимствованием, сколь мало является им его ответ на проблему священства и империи. Правда, Аристотель никоим образом не был в состоянии помочь автору «Монархии» ответить на вопрос, который в греческой цивилизации не мог быть поставлен. Даже если Данте читал «Политику» Аристотеля, в чем нет уверенности[291], она не могла продиктовать ему решение его проблемы. То же самое следовало бы подчеркнуть и в отношении «Никомаховой этики», о которой нам известно, что Данте читал и обдумывал ее, а также комментарии к ней св. Фомы Аквинского. Тем не менее, вероятно, что именно вдохновению, испытанному во время этого чтения, Данте обязан рождением идеала земного порядка, независимого от Церкви и преследующего свою собственную конечную цель под единым водительством разума. Коль скоро Аристотель считал возможным земное счастье, доставляемое естественной добродетелью справедливости, почему бы этой конечной цели греческого полиса не оставаться таковой для империи XIV в.?