Данте и философия

Если признать реальность влияния, оказанного «Никомаховой этикой» Аристотеля на формирование политической философии Данте[296], ее существенные черты будет нетрудно объяснить. Столь поразительное сходство позиции Данте с позицией латинских аверроистов представляет собой, видимо, один из тех случаев, когда, как в случае Эразма и Лютера, два противника на практике согласно выступают против общего врага, но по совершенно разным мотивам. За подобными фактическими соглашениями порой скрываются глубокие противоречия; немало их и между Данте и аверроизмом. Среди положений, осужденных в 1277 г. Этьеном Тампье, нет ни одного политического тезиса в собственном смысле. Зато имеются более двухсот физических, метафизических и моральных утверждений, о которых нельзя сказать, что Данте не признавал ни одного из них; но среди них есть некоторое количество тезисов, которые он прямо отвергал, а также несколько тезисов, недвусмысленно отрицающих его учение. Возьмем, к примеру, тезис 176: «Не существует других возможных добродетелей, кроме добродетелей приобретенных или врожденных». Или тезис 157: «Когда человек достаточным образом упорядочен в уме и чувстве посредством интеллектуальных и моральных добродетелей, о которых говорит Философ в Этике, он достаточным образом расположен к вечному счастью». То, что выражено в этих утверждениях, с точки зрения Данте должно было выглядеть чудовищным смешением порядков. Если тезисы аверроистов истинны, то все учение Данте ложно. Кроме того, если оспаривать тот факт, что выводы философии всегда пребывают в согласии с теологией, то здание дантовского мира окажется потрясенным в самом его основании, ибо по этой причине сделаются невозможными мир и спонтанное согласие между тремя управляющими миром автономными властями.

Следовательно, экономнее всего было бы считать позицию Данте не особой разновидностью латинского аверроизма, а попыткой обосновать политический сепаратизм посредством аристотелевской морали[297]. Отсюда стало бы понятным, почему Данте вместо того, чтобы разделять теологию и философию ради их противопоставления, разделял их ради того, чтобы привести их к единству и согласию. В результате универсум Данте остается типично христианским, но христианским по-своему, не сводимым ни какому другому известному типу христианского универсума Средневековья. Благодать в нем не поглощается природой, как, например, у Роджера Бэкона, и не пронизывает природу изнутри, как у св. Фомы Аквинского; она не устраняется во имя природы, как у Аверроэса, и не противопоставляется природе, как у латинских аверроистов вроде Сигера Брабантского. Скорее следовало бы сказать, что она превосходит природу достоинством и равна ей авторитетом. Той и другой гарантировано совершенное согласие, которое ничто не способно поколебать, если только природа и благодать будут соблюдать границы своих областей, установленные для них самим Данте[298]. Император у Данте владеет ключами от Земного Рая, папа же – только тем ключом, который открывает людям Царство Небесное. Но в этом мире власть папы – не от мира сего: в нем он господствует, с ним не смешиваясь.

В таком понимании доктрина Данте едина как поток мысли, проистекающий из одного истока; в ней чувствуется присутствие личной инициативы, стоящей за каждым из ее тезисов. Это одна из причин, по которым ее, строго говоря, невозможно классифицировать. Идеалы универсальной монархии, универсальной философии и универсальной веры вполне независимы каждый в своем порядке, но, тем не менее, пребывают в совершенном согласии между собой в силу единого истока их собственной спонтанности. Ничего подобного этому не найти ни в Средних веках, ни в любой другой эпохе человеческой истории. Было бы нетрудно отыскать сторонников согласия между этими тремя порядками через подчинение двух из них третьему, но Данте хочет согласовать их, сохраняя их независимость. Было бы также нетрудно найти сторонников независимости трех порядков, которая сопровождается их разногласием в выводах или даже в началах; но Данте хочет сохранять их независимость в согласии. Вот почему понятие справедливости служит как бы основной пружиной всего его труда: ведь такое социальное тело не смогло бы просуществовать и мгновения, если бы не твердая воля каждой из заинтересованных сторон – воля к тщательному соблюдению прав властей, ограничивающих ее собственную власть. Следовательно, для идеала Данте характерна глубокая вера в гармонию трудов Божьих, если только они сохраняют верность собственной природе. Так желание справедливости непрестанно сопровождается у Данте безграничным превознесением свободы. Свобода по своей сути является для него правом каждого сущего поступать согласно собственной природе, под эгидой спасительных властей, которые его оберегают и позволяют ему достигнуть своей цели. Ибо нужно, чтобы наша воля подчинилась воле императора, дабы мы освободились от тирании пап; и точно так же нужно, чтобы наша вера подчинилась власти папы, дабы освободиться от тирании императоров.