Данте и философия

Это можно было бы продемонстрировать и ценой меньших издержек, ибо, разумеется, Данте взял на себя подобную ответственность не из столь низких побуждений. Но главный дефект аргументации о. Мандонне заключается не в этом. Скорее он заключается том неявном предположении, что Данте не мог испытывать по отношению к доминиканцам иного чувства, кроме желания выставить их в сатирическом свете. Но весь проанализированный текст явно свидетельствует о том, что Данте адресовал им упрек столь же тяжкий, сколь и определенный: упрек в измене духовному порядку из стремления к земным благам, и прежде всего – в измене Мудрости веры ради юридических штудий[337]. А нам известно, какое употребление канонического права Данте ставил доминиканцам в вину: он не прощал им того, что они канонически оправдывали первенство папы перед императором. Пусть эти монахи занимаются своим делом! Пусть вернутся к доктринам веры, ибо в этом их назначение! Только это их и касается, причем касается только их.

Гипотеза, к которой мы в результате приходим, состоит в том, что во всем этом споре Данте руководствовался заботой о полной независимости земного порядка от посягательств порядка духовного. Мы рассмотрели песни X–XIII Рая как единый блок, но к нему имеется предисловие, о котором мы не сказали ни слова и которое представляет собой заключение песни IX. Достаточно прочитать его в свете проведенного анализа, чтобы понять его значимость:

Твоя отчизна [Флоренция], стебель окаянный
Того, кто первый Богом пренебрег
И завистью наполнил мир пространный,

Растит и множит проклятый цветок,

Чьей прелестью с дороги овцы сбиты,
А пастырь волком стал в короткий срок.

С ним слово Божье и отцы забыты,

И отдан Декреталиям весь пыл,
Заметный в том, чем их поля покрыты.

Он папе мил и кардиналам мил;

Их ум не озабочен Назаретом,
Куда раскинул крылья Гавриил.

Но Ватикан и чтимые всем светом

Святыни Рима, где кладбище тех,
Кто пал, Петровым следуя заветам,
Избудут вскоре любодейный грех»

(Рай,

IX, 127–142)[338].

Это напоминание о пророчестве, которым открывается «Божественная комедия» (Ад, I, 97—102), приходит как раз вовремя, чтобы уточнить общий смысл трех последующих песен. Именно в этом свете мы должны толковать различные проблемы, которые ставят перед нами эти песни, и прежде всего проблемы, связанные с присутствием на небе Учителей царя Соломона и философа Сигера Брабантского.

III. – Премудрость Соломона

Анализ песен XI и XII Рая удостоверяет их единство. Однако мы должны вернуться к этому анализу в том пункте, в котором мы его прервали, ибо он явно остался незавершенным. Мы помним, что в начале песни XI, читая тайные мысли Данте, Фома Аквинский различил в них два вопроса: что означает ограничение, положенное хвале доминиканцам: se non si vaneggia; и почему Фома сказал, что никогда не было царя более мудрого, чем Соломон: non surse il secondo? У нас уже есть ответ на первый вопрос, но на второй мы все еще ожидаем ответа. Понятно, что не просто так Данте поставил эти две проблемы рядом и связал их между собой. Он был хозяином собственного текста; оставить в нем трудные места, чтобы взять на себя обязанность их разъяснить, означало обеспечить себе при расшифровке этих загадок возможность развить те идеи, которые он носил в сердце. Сам факт, что Данте поставил эти два вопроса одновременно, наводит на мысль, что ответы на них неким тайным образом сопрягались в его душе, и что анализ песни XIII, возможно, позволит нам выявить характер этой связи.