Данте и философия

Остается только поражаться тому, сколько всего можно усмотреть в двух стихах, но, разумеется, не Данте это в них вложил. Песнь XI Рая имеет линейную структуру, которая никоим образом не позволяет включить в нее это сложное рассуждение. В самом деле, последовательность идей здесь такова: 1) Данте чувствует себя освобожденным благодатью от вкуса к земным вещам; 2) Фома, читая мысли Данте, объявляет, что разъяснит ему смысл ограничения, положенного им собственной хвале доминиканцам: se non si vaneggia; 3) чтобы разъяснить этот смысл, он напоминает Данте, что Бог даровал Церкви святого Франциска и святого Доминика; он, доминиканец, произнесет хвалу Франциску, но восхвалить одного означает восхвалить и другого; 4) Фома возносит хвалу св. Франциску, прежде всего – его идеалу бедности; 5) он критикует доминиканцев, которые, предавая идеал своего основателя, бегут за новой пищей; 6) отсюда – ограничение, положенное им возносимой хвале: se non vaneggia. Нет ничего проще, чем этот порядок, и смысл его – в том, что, напомнив: хвалить одного означает хвалить и другого (Рай, XI, 4—41), Фома Аквинский критикует доминиканцев во имя идеала бедности. О. Мандонне замечает, что доминиканское призвание «всецело доктринально». Оно действительно таково, но не «всецело». Доминиканский орден исповедует бедность точно так же, как и орден францисканский. Следовательно, возможно, что Фома напоминает своим собратьям о соблюдении доминиканского идеала бедности, воспользовавшись, как поводом, хвалой св. Франциску. Это тем более возможно, что Данте заставляет Фому сказать о св. Доминике (il nostro patriarca), что он был degno colega [достойным товарищем] св. Франциска, что они вместе вели в надежную гавань ладью св. Петра (Рай, XI, 138–140). Впрочем, это еще не самый сильный довод. Но так как самый сильный довод должен сам собой предстать перед нами при анализе Песни XII, допустим на время, dato non concesso, что интерпретация о. Мандонне верна. Что из нее следует, с точки зрения занимающей нас проблемы?

Из нее следует, что Данте заставляет св. Фому упрекать доминиканцев в чрезмерной преданности мирским наукам. В устах автора стольких комментариев к Аристотелю и богослова, столь искушенного в философии, этот упрек звучал бы поистине удивительно. Впрочем, это сразу же отмечает о. Мандонне: «Данте здесь – лишь эхо того, что говорится вокруг него… При этом он не являет себя ни вполне независимым, ни вполне способным к суждению. Именно это приводит его, незаметно для себя самого, к непоследовательности во взглядах. В самом деле, есть противоречие в том, чтобы выбрать Фому Аквинского, которого Данте считает идеалом верного и здравого богословия, для порицания результата его собственных трудов»[333]. Как и во многих других местах, историк вводит свою собственную бессмыслицу в изучаемый труд и его же упрекает за нее как за противоречие. В действительности Данте не заставлял Фому произносить ни слова против мирской учености; против нее выступает лишь «препоясанный ремнем» спорщик: мифический персонаж, введенный в стих 138 Песни XI неудачным выбором неудачного урока. Данте не несет за это ответственности; так не будем упрекать его в противоречии, которого он не допускал.

Было бы тем более неуместным обвинять Данте в непоследовательности, что здесь он действует с величайшим искусством. Именно это искусство ввело в заблуждение о. Мандонне и многих комментаторов, кроме него. Ибо верно, что Данте упрекал доминиканцев в злоупотреблении некоторыми мирскими занятиями, но он делает это в песни XII и выбирает своим глашатаем Бонавентуру. Представив Франциска и Доминика соработниками в одном и том же деле, кем они и были в действительности, Данте поручает Фоме напомнить во имя св. Франциска, что доминиканцы тоже приняли обет бедности, а Бонавентуре – напомнить во имя св. Доминика, что францисканцы тоже являются проповедниками веры. Такая строгость замысла, в сочетании с уверенностью в исполнении, есть признак гения. Убедимся же сначала в том, что это подтверждается текстом Данте.