Данте и философия

Не выглядит убедительным также замечание Ф. Ван Стеенбергена, что «Б. Нарди оспаривает подлинность этих Quaestiones из соображений полемики с о. Буснелли и другими итальянскими дантофилами»[413]. Разумеется, Б. Нарди не хотел бы видеть доказанным тезис, который, окажись он истинным, значительно ослабил бы его интерпретацию Данте. Но вопрос не в этом. С времени своих первых исследований о Сигере Брабантском в «Божественной комедии», то есть с 1912 г., Б. Нарди зарекомендовал себя как не только эрудированный, но и замечательно осторожный в суждениях историк. Он никогда не делал из Данте аверроиста. С самого начала он утверждал лишь то, что «философия Данте в целом не выражает приверженности ни одной из уже существующих систем». В сравнении с тем, что говорят сторонники безоговорочного томизма Данте, тезис Б. Нарди остается истинным. Во всяком случае, я так думаю; но даже если бы его тезис был ложным, мне кажется чрезмерным заявлять, что он оспаривает подлинность «Вопросов» из полемических соображений. Ф. Ван Стеенберген лучше кого бы то ни было знает, как именно обстоит дело. Если бы манускрипт приписывал «Вопросы» Сигеру, Б. Нарди, быть может, сохранил бы некоторые сомнения (ибо известно, что атрибуции манускриптов иногда бывают ошибочными), но проблема повернулась бы другой стороной. Тогда именно ему надлежало бы доказывать, что «Вопросы» не принадлежат Сигеру Брабантскому. Утверждать, как он это делает, что до сих пор ничто не подтверждает их принадлежности Сигеру, означает констатировать фактическое положение дел. Не нужно никакой полемики ни по какому вопросу, чтобы объяснить, что безымянный трактат, учение которого противоречит учению философа, которому его приписывают, не может быть приписан этому философу безоговорочно.

Кроме того, мне кажется, что в этом споре вряд ли можно считать хотя бы одну из сторон вполне беспристрастной. Ф. Ван Стеенберген опубликовал «Вопросы» как подлинные. Если они таковы, Б. Нарди придется пересмотреть свою интерпретацию совокупности фактов, в отношении которых он уверен; само знание об этих фактах побуждает его отстаивать их против того, кто их оспаривает. Если есть основания считать их псевдофактами, почему не сказать об этом? То же самое касается и меня. С тех пор, как в 1932 г. я ознакомился с «Вопросами» к трактату «De anima», опубликованными Ф. Ван Стеенбергеном под именем Сигера, меня не покидает ощущение их неподлинности. Предубеждение? Конечно. Изучение трактата «О монархии» привело меня к выводу, что Сигер в Рае представляет разделение Церкви и государства, теологии и философии: разделение гораздо более радикальное, чем допускаемое дистинкциями св. Фомы Аквинского. К тому же, вне зависимости от какой-либо личной заинтересованности, выглядит обескураживающим столь полный переворот во взглядах философа в столь важном вопросе, причем этот философ даже не посчитал нужным о нем сообщить. Мне не пришел в голову основной аргумент Б. Нарди: отсутствие атрибуции в рукописи. Признаюсь, что я принял его с благодарностью: он объективно подтверждает мое чувство недоверия к подлинности «Вопросов».

Аббат Ван Стеенберген тоже имеет свой интеллектуальный интерес в этом споре. Он опубликовал «Вопросы» к «De anima» под именем Сигера, как если бы проблема их подлинности не стояла вообще. Быть может, он предполагал поставить ее позднее. Как бы то ни было, можно задаться вопросом: предвидел ли он в 1931 г. возражение, которое в 1932 г. выдвинет Б. Нарди? Если предвидел, значит, посчитал, что это сомнение преувеличено, и можно практически пренебречь им без обсуждения. Сегодня его позиция изменилась. Столкнувшись с возражением Б. Нарди, он отстаивает свое собственное дело, в котором заинтересован не меньше, чем другие заинтересованы в своем; и сколь бы талантливой ни была его защита своего дела (pro domo sua), это именно защита.

Впрочем, отсюда не следует, что ответные возражения Ф. Ван Стеенбергена бьют мимо цели. Прямо наоборот, я, со своей стороны, считаю, что страницы 146–160 его книги о человеческой психологии Сигера свидетельствуют о поистине замечательном уме и изобретательности. Невозможно с бо́льшим успехом воспользоваться колебаниями в подлинной мысли Сигера, чтобы придать правдоподобие тому полному перевороту во взглядах, который ему хотят приписать. К тому же речь идет о реальном факте. Если бы этот философ в своей предыдущей карьере был беззаветным аверроистом, не ведающим теоретических сомнений, приписываемый ему отказ от аверроизма был бы немыслим; но Сигер, каким его описывают нам, безусловно, испытывал колебания и сомнения, о которых уже нельзя сказать, что они не могли в конце концов изменить его точку зрения. Короче говоря, Ф. Ван Стеенберген прекрасно показал, что окончательный поворот Сигера к томизму нельзя отбрасывать apriori как неправдоподобный, если принять во внимание всё, что мы знаем о Сигере из других источников. И это – важный факт.