Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Так почему же звезды? Почему «светила» — последнее слово, замыкающее все три книги, — так мне дороги? Приступая к «Раю», мне кажется важным вернуться к этому вопросу. «Рай» — самая сложная книга: так (вслед за Де Санктисом[214]) нас учили еще в школе. В итальянской школе «Божественную комедию» изучают по схеме пирамиды: много-много «Ада» — не знаю, может учителям и ученикам в аду приятнее, — потом немного «Чистилища», а о «Рае» практически не упоминают, оправдываясь тем, что он якобы «слишком абстрактен, одно сплошное богословие». Впрочем, так обстоят дела не только в Италии. Две недели назад я поехал говорить о Данте в Испанию и обнаружил, что в современном испанском языке прилагательное «дантовский» используется в разговорной речи, например, в шутках за бокалом вина, как синоним слова «чудовищный»; т. е. если кто-то хочет сказать, что нечто наводит ужас, что оно страшное, противное, чудовищное, он говорит «дантовское». Это пример того, как можно исказить содержание литературного произведения, замысел поэта и, более того, свидетельство целой эпохи.

Употреблять имя Данте в таком ключе означает ничего не знать ни о Средневековье, ни о христианстве, каким его сумели выразить Средние века. И это требует немедленного прояснения.

В беседах о предыдущих частях «Комедии» мы предположили, что тема светил для Данте — это тема взаимоотношений с Бесконечным. Если наше предположение верно, это значит, что, завершая этим словом все три кантики, Данте как будто хочет обозначить тему произведения, его основной смысл в таких словах: «Я пришел рассказать вам об объекте вашего самого острого, самого глубинного желания, о надежде на спасение жизни».

Спасение жизни означает спасение каждого от дельного ее элемента. Человек рождается в мир со страстным желанием, с великой надеждой и великим обетованием добра — им, казалось бы, противостоит весь его опыт повседневности, в которой соседствуют зло, страдание и смерть. Именно эта рана составляет величие и достоинство человеческой жизни. Христианин Данте пишет «Божественную комедию», чтобы призвать нас не отчаиваться, потому что надежда есть, ведь мы можем быть уверены, что все, что происходит, — это наши взаимоотношения со светилами. Именно так исполняется это великое желание, которое движет нашей жизнью, наше упование на спасение жизни. Спасение — не где-то там, и мире ином, но здесь и сейчас. Моя нынешняя дружба, мои дети и моя жена, время, которое я провожу с пользой, и страдания, которые я испытываю, будут спасены. Спасется жизнь, и спасется вся конкретика жизни, потому что в ней — мои отношения со светилами, мои отношения с вечным и Бесконечным. Вот о чем «Божественная комедия».

А если это так, то «Рай» — нисколько не абстрактен и не излишне теологичен. С нашей точки зрения, это — самая реальная, самая правдивая из всех трех книг. По словам одного из великих богословов (который к тому же глубоко исследовал Данте), ад может оказаться пуст[215]. Таким образом, «Ад» представляется самой нереалистичной частью «Комедии». Слава же Божия реальна, как реальны и те люди, которые удостоились созерцать ее и поклоняться ей на этой земле. «Рай» — книга о настоящей жизни, о том, что она возможна. Эта книга о том, что в перипетиях, в причудливых складках повседневности, в которой мы постоянно забываем о Боге, предаем Его, — словом, в соприкосновении с этим злом, с этим грехом нас неизменно настигает красота, надежда, Его присутствие.

«Рай» рассказывает нам именно о такой жизни, а не о загробном мире. Точнее сказать, это описание загробного мира, сделанное с помощью средств и образов, которыми располагал человек средневековой культуры, но Данте рассказывает о нем для того, чтобы мы лучше понимали этот, реальный мир. Это рассказ о возможной жизни, об опыте такой жизни.

Данте позволяет себе посмотреть на вещи глазами Бога, Того, Кто создает их изо дня в день. Этот взгляд дает возможность жить в правде и истине, видеть и переживать истинную сущность всего происходящего.

Однако даже в моем самом любимом школьном издании «Комедии» (которое я ценю и уважаю и поэтому не упоминаю здесь) создается ощущение, что авторы не могут сделать этот шаг, не могут согласиться с тем, что христианин может так говорить о жизни, просто о повседневной жизни, а не о каких-то духовных материях. «Несомненно, главная цель поэта, рассказывающего нам о путешествии на тот свет, о своих встречах и размышлениях в том мире, состоит в том, чтобы показать читателю свой путь к духовному спасению». Но далее читаем: «Трудность, однако, заключается в том, что читатель, следуя подобному религиозному руководству, неизбежно оставляет в стороне человеческое».