Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Когда я преподавал религию, я всегда говорил ученикам: после того, как вы откроете окно и почувствуете благодарность, потому что существование окружающего мира — это благо, пойдите посмотритесь в зеркало, и дай Бог, чтобы каждое утро вы могли сказать то же, что произнес Бог, сотворив человека: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. 1: 31). Чтобы вы могли быть всегда довольными и благодарными за то, что существует мир, а еще больше за то, что существуете вы, за этот незаслуженный странный дар, который должен переполнять нас удивлением и благодарностью каждый день, каждый час, каждую минуту.

Третье выражение, третий источник любви — это «смерть, что Он принял», смерть Иисуса Христа, созерцание таинства Воплощения и жертвы, принесенной во имя того, чтобы я мог жить, жить в правде, а не во лжи, не в смерти, жить по-настоящему.

Четвертое выражение — «все, в чем надежда верящих, как я»: ожидающее нас будущее благо, вера в грядущую славу, уверенность в том, что меня ожидает рай и блаженство. И «сказанная Истина живая», то, что и описал прежде, познание Бога, — это любовь, которая всем движет, живое понимание сущности бытия как любви, как связей, как утверждения собственной ценности и ценности всего того, что меня окружает.

[Эти четыре «укуса» «меня из волн дурной любви спасли», избавили меня от искаженной, неправильной любви, сосредоточенной на рукотворных благах, а не направленной к истинной цели, «на берегу неложной утверждая», вынеся меня на берег любви истинной.]

И все те листья, что в саду взросли
У Вечного Садовника, люблю я,
Поскольку к нам Его дары сошли.

[Именно поэтому я люблю все Божьи создания, все плоды Божьей любви, любви «Вечного Садовника».]

Но как же ему приходили в голову эти образы, такие яркие именно благодаря их конкретности? Поскольку они — часть Божественной природы, того Блага, которым является Бог.

И вот вопросы о любви подходят к концу.

Едва я смолк, раздался, торжествуя,
Напев сладчайший в небе: «Свят, Свят, Свят!»
И Беатриче вторила, ликуя.

[Как только я замолчал, небеса и вместе с ними Беатриче, словно одобряя мои ответы, запели гимн «Свят, Свят, Свят!» — очередная финальная похвала.]

На этом завершаются вопросы о любви, потом Беатриче возвращает Данте зрение, а затем Адам отвечает на четыре мучающих Данте вопроса. Но мы закончим на этом, чтобы продолжить путь, ведущий Данте к последней небесной сфере.

Песни XXX–XXXIII. «Из рабства на простор свободный»

Сейчас мы начнем постепенно приближаться к великому финалу, к песни тридцать третьей, к созерцанию Бога. Это решающий момент, потому что здесь Данте разрабатывает идею отождествления Беатриче с Мадонной, говоря о Беатриче то же, что скажет в гимне Богоматери в начале песни тридцать третьей. Так, по мере приближения к созерцанию Богоматери, Данте окончательно переосмысливает свою личную историю с Беатриче, отсылая к своей же «Новой жизни», вспоминая свое детство, — и выносит суждение о сущности любви и о своих отношениях с этой девочкой, девушкой, женщиной. Именно в этот момент он понимает смысл ее смерти, а потому и смысл взятого на себя обязательства писать о ней определенным образом, и смысл «Божественной комедии» как истории любви. Все начиналось там, но потом разрослось и достигло того размаха, который в молодости он мог лишь смутно предчувствовать и которого он достиг, только пройдя жизненный путь: гимн Богоматери — это итог истории любви, отправную точку которой мы находим в «Новой жизни», в образе той самой флорентийской девушки.

Такое понимание собственного призвания, отношений с женщиной, любви потрясает меня, от него захватывает дух; именно к нему мне хотелось бы прийти. Я от него бесконечно далек, но понимаю, что именно таким оно должно быть.

Наш путь начнется с одной терцины песни тридцатой, и после нескольких терцин из песни тридцать первой достигнет кульминации в гимне Богоматери в начале песни тридцать третьей. Это будет непрерывный путь от Беатриче к Марии, путь постепенного превращения образа Беатриче в образ Богоматери.

Песнь тридцатая, стихи 19–21:

Я красоту увидел, вне предела
Не только смертных; лишь ее Творец,
Я думаю, постиг ее всецело.