Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Когда они стремятся вдоль скалы[97]

,Взлетают крики, жалобы и пени,
На Господа ужасные хулы.

[Когда души мчатся мимо руины, своего рода провала, служащего входом в круг, доносится их вой, как прежде — вой нерадивых: скрежет, жалобы, плач, сетования на свою судьбу, проклятую навечно.]

И я узнал, что это круг мучений
Для тех, кого земная плоть звала,
Кто предал разум власти вожделений.

Сладострастники — это те, кто следовал своим страстям, не прислушиваясь к голосу разума. Именно этим отличается человек от животного: он способен управлять своими действиями, управлять своими чувствами.

Человек живет любовью в свете разума: так, девушка «никогда не пожелала, чтобы Амор управлял мною без верного совета разума». Сладострастники жили страстями, отрекаясь от рассудка, отдаваясь во власть удовольствию, инстинкту, сиюминутному импульсу. И вот наказание: как в жизни буря страстей бросала их из стороны в сторону (не они были хозяевами своей жизни, а их страсти), так и здесь их вечно гонит адская буря.

И, как скворцов, уносят их крыла,
В дни холода, густым и длинным строем,
Так эта буря кружит духов зла
Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем;
Им нет надежды на смягченье мук
Или на миг, овеянный покоем.

Как летящие в облаках скворцы постоянно меняют направление, так эти души гонимы адской бурей, которая швыряет их то вправо, то влево, то вниз, то вверх…

Впечатляющий образ наших чувств: мы порой охвачены страстями, которые рвут нас в разные стороны, бесцельно и безжалостно.

«Им нет надежды на смягченье мук / Или на миг, овеянный покоем»: такое состояние присуще не только проклятым душам, но и живым, тем, кто отдает «разум во власть вожделению». Вожделение, эфемерное, кратковременное чувство, постоянно меняющийся вкус мгновения; поэтому даже те, кто так живет, лишены какой-либо надежды не только на избавление, но даже на малое смягчение наказания.

Как журавлиный клин летит на юг
С унылой песнью в высоте надгорной,
Так предо мной, стеная, несся круг
Теней, гонимых вьюгой необорной,
И я сказал: «Учитель, кто они,
Которых так терзает воздух черный?»

Потом в центре этой бури Данте заметил особенную, выделяющуюся группу: эти души двигались по-другому. Они не неслись, подобно скворцам, а летели, как стая журавлей «с унылой песнью в высоте надгорной» (честно говоря, я никогда не слышал, как кричат журавли, но мне кажется, очень тоскливо). И, увидев тени, страждущие и гонимые ветром, Данте спрашивает: «Учитель, почему эти души отличаются от других, что они сделали, почему им предназначено иное наказание?»

Вергилий объясняет, называя множество имен грешников:

Он отвечал: Вот первая, взгляни:
Ее державе многие языки
В минувшие покорствовали дни.

Он говорит о царице, империя которой объединяла многие народы (в ее царстве говорили на многих языках). Она прославилась тем, что была, скажем так, легкого поведения.

Она вдалась в такой разврат великий,
Что вольность всем была разрешена,
Дабы народ не осуждал владыки.

Ее поведение было таким разнузданным, что все вокруг судачили об этом. И что она сделала? Имея власть императрицы, она узаконила свой порок, дабы прекратить толки: «вольность всем была разрешена»[98]. Как же поступает женщина, которой должно быть стыдно за то, что она делает (и ей действительно неловко, потому что все судачат о ее пороках)? Она издает законы, которые объявляют порок добродетелью. Как будто порок и добродетель можно установить законом! Как будто парламент определяет, что истинно, а что ложно.

В нескольких строках Данте смог изложить концепцию права, функцию закона и то, какую позицию занимает человек перед лицом истины, а также рассказать о попытке подчинить истину собственным капризам, прибегая к силе закона.