Читаем Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех полностью

Вернувшись домой, я снова стал перечитывать Данте, снова с самого начала. Я сказал себе: «Данте смог начать книгу таким образом, потому что он сам был объят немыслимой любовью, близостью, повседневным присутствием чего-то великого». Не просто закон, а присутствие! Именно поэтому он и смог взглянуть на рысь, льва и волчицу через призму последней терцины «Рая». Он жил этой терциной, что стоило ему многих лет молитвы, созерцания, рассуждения, философии, покаяния и поста (затрагивавшего и произведения, которые он писал — нередко он обрывал их). Ему потребовались годы упорного труда, чтобы проникнуть в этот факт, в это событие, в эту любовь, — и оттуда, изнутри он смог сказать то, что сказал.

Введение закончено, так что приступим. Я не мог начать эту беседу иначе. Мне действительно жизненно необходимо понять, каково, например, значение слезинки самого пропащего человека, который всю жизнь живет лишь для себя, а на пороге смерти, истощенный, изничтоженный, испускает вздох: «Мария!» — и спасается, попадает в рай. После того как мне пришлось увидеть все то, о чем я рассказал, после того как у меня сложилось несколько фрагментов гигантской мозаики мира, эта слезинка приобретает такую ценность, в ней заложен такой смысл, такое значение для всего мира!

Я не могу поверить, что Данте насчет этой слезинки слукавил. Это слеза, источающая благодать Божию.

Благодать источается вместе с кровью. В этой слезинке — смысл мгновения. В ней весь смысл настоящего, которое спасает человека от зла, и спасает не одну жизнь, но целые века жизни во зле. От таких мыслей захватывает дух! Значит, не существует зла, которое помешало бы Богу просочиться в твое настоящее, если ты чист перед Ним хоть на мгновение. Миг свободы — и Бог уже вытаскивает тебя за волосы. Вот что в этой слезинке.

Итак, песнь третья «Чистилища». Мы еще в предчистилище, еще не вступили в пределы собственно чистилища.

В то время как внезапная тревогаГнала их россыпью к подножью скал,Где правда нас испытывает строго…

Вспомним сюжет. Данте и Вергилий задержались, потому что встретили Каселлу и остановились, очарованные его пением. Катон призывает их криком, и все души, бывшие с ними, разбегаются, а путники вновь отправляются в дорогу. Данте говорит о себе:

Я верного вождя не покидал:Куда б я устремился, одинокий?Кто путь бы мне к вершине указал?

Данте вновь прибегает к Вергилию. Сколько раз мы уже видели и сколько раз еще увидим в нем это смиренное признание необходимой соотнесенности кем-то и необходимого труда. Ведь Истина — это не плод сумятицы в наших умах, не из этого она произрастает; Истина, возможность совершить шаг вперед, всегда становится явной благодаря сопоставлению, соразмерению себя с учителем, за которым ты следуешь, благодаря тому, на кого ты смотришь. «Куда б я устремился, одинокий? / Кто путь бы мне к вершине указал?» Как возможно в жизни идти, не имея никого, за кем следовать, к кому прислушиваться?

И тут он увидел Вергилия в сокрушении, раскаянии: тот позволил Катону поднять на него голос — он, которому следовало быть вождем, проводником. Вергилий в «Чистилище» на самом деле человек такой же, как мы, он тоже следует за кем-то. «О совесть тех, кто праведен и благ» — совесть, испытывающая боль даже из-за такой незначительной ошибки. Не разочарование, не скандал — боль. Мы опять возвращаемся к теме греха, о которой уже говорили: когда нас возмущают наши грехи или мы испытываем разочарование, это недоброе чувство, оно не имеет ничего общего с христианством. Разочарование — плод самолюбия. Боль — плод любви. За свое зло, за свои грехи человек чувствует боль. Если он разочарован, возмущен, это — от дьявола.

Когда от спешки он избавил шаг,Которая в движеньях неприглядна,Мой ум, который все не мог никакРасшириться, опять раскрылся жадно,И я глаза возвел перед стеной,От моря к небу взнесшейся громадно.
Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение