Значимые события последнего времени связаны с двумя поездками, которые мне случилось совершить. Сначала я был в России: в Москве, в Новосибирске и затем в Кемерове. Последний этап поездки все во мне перевернул, и я постараюсь кратко объяснить почему. Отец Сергий, мой дорогой друг, пригласивший меня в Кемерово, попросил провести в кафедральном соборе города встречу, на которой присутствовали представители академической среды и все епархиальное священноначалие. Я думал, это будет обычный разговор о школе, о воспитании, а отец Сергий задал вопрос, что называется, в лоб. «В Советском Союзе Церковь претерпела семьдесят лет преследований. Сейчас законодательство изменилось, государство к нам благоволит. Обсуждается идея преподавания религии в государственных учебных заведениях, мы можем строить и открывать православные школы. Создается целый ряд условий, которые способны помочь Православной Церкви войти в кровоток гражданского общества, вернуть себе свою роль, власть, что была у нее 70 лет назад. Однако есть у меня некоторые сомнения. Ведь в Италии у вас, католиков, тоже после войны была в руках огромная власть, Церковь была на пике величия и общественного влияния. Но получилось не слишком хорошо. В течение нескольких десятилетий вера как религиозная практика почти исчезла; но еще прежде она перестала влиять на гражданскую жизнь, на менталитет, на культуру. Объясни, где вы ошиблись. Это поможет нам избежать ошибок, которые вы совершили тогда. Где ошиблась Католическая Церковь, которая разрушилась, даже имея такую власть?»
Моим первым желанием было убежать, залезть под стол… Что я мог ему ответить? И все же я рискнул. Мне вспомнился Данте и весь тот путь, который мы проделали, вспомнились мысли, которые я вычитывал у него и у других в течение многих лет, — и я рискнул. Случилось что-то невероятное: мне пришел в голову ответ, который до сих пор кажется мне толковым! Наверное, стоит посоветоваться со знающими людьми, но кажется, мне удалось высказать, по крайней мере, пару разумных замечаний. Я рассказал о том, что был в одной из их православных школ, где мне объяснили суть воспитания: нужно растить детей так, чтобы они не совершали грехов. Передо мной тогда промелькнуло все, о чем мы говорили на первых встречах нашего курса, и я воскликнул: «Что вы такое говорите? Это невозможно! Школа, в которой дышит дух, воистину религиозная школа, должна иметь на стенах вывеску (такую, чтобы ее видел каждый прохожий): „Всяк совершающий грех да приходит к нам, ибо здесь обретет прощение“. Вот какой должна быть идея воспитания в христианской школе — православной или католической, не важно».
Столкнувшись с такой ситуацией, я позволил себе сказать, что Православная Церковь (так же, как и Католическая) потеряла из виду нечто очень важное. «Будьте осторожны, — предостерег я их, — если вы хотите восстановить прошлое, то у вас ничего не получится. Мы попытались сделать это в Европе, но у нас не вышло. До определенного момента все шло своим чередом, а потом изменилось: случилась Французская революция, пришел Наполеон — и за двадцать пять лет все перевернулось вверх дном. Когда Наполеон наконец был свержен, прежние хозяева вновь сели за стол и сказали: давайте все восстановим.
И дальше мы изучаем период Реставрации: вернемся назад, будто ничего не случилось. Но Реставрация не сработала! И если вызов, брошенный Просвещением и Наполеоном, остался без ответа, то это лишь отсрочило проблему, создав разрушительный эффект. События двадцати пяти лет не были осмыслены, и та же траектория повторилась вновь — только на этот раз охватила уже двести лет. Двести лет, полные ужаса и разрушений: это и революционные движения XIX века, и 48-й год — а после и режимы диктатур, и лагеря, ГУЛАГ. Сами по себе даты красноречивы; то, что произошло в течение двадцати пяти лет, потом растянулось на двести: 1789 год — Французская революция, 1989 год — падение Берлинской стены».
Потом я добавил: «Будьте осмотрительны, история не движется назад. Если вы думаете, что можете повернуть историю вспять, сделать вид, что коммунизма не было, вы уже проиграли. Но в ваших силах поступить иначе: возвращаться не назад во времени, а вернуться к источнику — Христу. Это сейчас пытается сделать в России и Католическая Церковь. Вполне вероятно, что этот путь мы можем проделать вместе; более того, может быть, в этом и состоит подлинный экуменизм. Ведь если вы вернетесь к истоку и мы вернемся к истоку, там мы и встретимся, там мы будем вместе. Нет нужды проводить какую-то особую церковную политику, ожидать от каждого каких-то уступок; мы встретимся на полпути друг к другу, ведь это так просто: если возвращаемся к истоку, мы уже вместе. Но чтобы вернуться к истоку, нужно, чтобы был этот исток. Нужно задаться вопросом о Христе».