Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

«Избавить шаг от спешки…» Вновь приходит на ум все сказанное в прошлый раз о терпении. Вот оно — время, вот ценность времени. «Спешка — плохой советчик», — говорят в народе. Спешка — от дьявола; это не что иное, как самонадеянность того, кто хочет избежать напряженного труда. Крестьянин не спешит. Связанный с землей, крестьянин знает, что сроки не в его власти, он должен ждать. Но это ожидание не пустое. Он знает, что, ожидая, должен трудиться. Поэтому он вскапывает землю, обрабатывает ее, заботится о ней, убирает камни и сорняки, и потом ему снова нужно перекапывать, разрыхлять, поливать, увлажнять, укрывать; из раза в раз он должен обрабатывать землю, которая всегда кажется одинаковой. Крестьянин знает, что время (которое принадлежит Богу) и терпение (добродетель, которую он призван взращивать в себе) дадут плод в сроки, установленные не им. Жизнь действительно такова. Спешка «в движеньях неприглядна»: она разрушает, загрязняет, отравляет каждое действие ложью. Какое нужно терпение! Какую любовь, какое милосердие нужно иметь, чтобы проявлять терпение! Какое терпение нужно иметь матери, чтобы ее ребенок мог делать неверные шаги и падать много раз, прежде чем научится ходить! Терпение — это самая настоящая любовь.

Оставив спешку, я тоже поднял голову: «Мой ум, который все не мог никак / Расшириться, опять раскрылся жадно». Только подумайте: Бенедикт XVI сделал слоган «расширение разума»[164] одним из самых важных призывов своего понтификата. Необходимо расширить разум, поднять голову, охватить взглядом всю широту вещей. Ведь мы так часто живем урезанным, приниженным умом: «…хотя призывают его к горнему, он не возвышается единодушно» (Ос. 11: 7). Наш же ум по природе своей «жаден». Жаден — значит, открыт, огромен, полон желания. Следуя своей природе, ум, который никак не мог раскрыться, наконец расширился до полноты всего желания, поднял голову: «И я глаза возвел перед стеной, / От моря к небу взнесшейся громадно», то есть взглянул на гору чистилища.

Свет солнца, багровевшего за мной,
Ломался впереди меня, покорный
Преграде тела, для него сплошной.
Я оглянулся с дрожью непритворной,
Боясь, что брошен, — у моих лишь ног
Перед собою видя землю черной.

Данте замечает, что солнце светит ему в спину («Свет солнца, багровевшего за мной»), и видит перед собой свою тень («Свет <…> / Ломался впереди меня», то есть лучи света не проходили через него). Однако он не видит тени Вергилия, и ему страшно. Это так показательно! В основании страха всегда одно и то же — одиночество. Сам ты можешь чего-то не знать, но если рядом учитель, тот, кто знает, — страх побежден. Когда отец посылает сына в погреб за вином, ребенку может стать страшно. Но если папа говорит: «Пойдем-ка спустимся в погреб за вином», — тогда, держась за отцову руку, малыш готов хвост накрутить хоть самому дьяволу! Данте на мгновение ощущает, что может остаться в одиночестве, но тут же слышит голос Вергилия, который мгновенно понимает его тревогу, и укоряет: «Чего же ты боишься?»

И пестун мой: Ты ль это думать мог? —
Сказал, ко мне всей грудью обращенный. —
Ведь я с тобой, и ты не одинок…

«Разве ты не веришь, что я останусь с тобой? Почему ты сомневаешься в моей верности? Можешь сомневаться в себе, но не во мне! Почему ты сомневаешься, что я твой товарищ и отец, что я поведу тебя по пути?» Здесь ставятся все вопросы воспитания.