Дар

Мнилось ей в эти сомнамбулические моменты сумеречное, подвешенное. То казалось ей, что Дмитрий Германович несомненно толстый дегенерат с отвисшей нижней губой и перхотистыми бровями. То думалось, что ей сорок три, и то, что скрывается под строгой воспитательской юбкой, уж не столь привлекательно, как раньше. То вдруг вспоминались вчерашняя рыба, оставленная в морозильнике, и вечно подтекающий унитаз. Виделась старушка–мать, которая третий месяц кряду не узнавала ее и то и дело пыталась убежать из дому, растерянная, туманная, ускользающая. Грезила она, отчего–то, о воздушных кораблях и людях с крыльями. Но более всего раздирали ее два противоречивых чувства. Хотелось ей с размаху огреть Дмитрия Германовича предпочтительно чем–то тяжелым, так, чтобы голова его раскололась на несколько несуразных частей, посредине одной из бредовых фраз его. В то же время она жалела Дмитрия Германовича, жалела и ненавидела себя, свои 250 долларов в месяц плюс подарки от родителей подначальных ей детей, свои 38 квадратных метров плюс балкон, свой развивающийся целлюлит, морщины вокруг глаз, запах изо рта и боли в низу живота, что холодными клинками пронизывали все тело, заставляя дрожать.

Противен был ей Дмитрий Германович глупая плюшевость, несусветная обыденность, вонь, что исходила от ауры его. Противна была и она сама себе. Монологи Дмитрия Германовича обычно заканчивались внезапно, как по щелчку. То происходила ментальная эякуляция, после которой он терял ко всему интерес, съеживался, бросал нервный взгляд на заднее сиденье, где, свернувшись клубком, спал жирный Антоха, пожимал плечами, улыбался растерянно, сипел. Кашлял.

Марфа поднималась на пятый этаж, гребя ногами вязкую пыль. Казалось, ступеньки состояли не из твердой субстанции, а из болотного ила, что понемногу засасывал ее жизнь. Сколько их? Девять? Девять.

Открывая дверь, она заранее морщила нос: в последнее время мать стала ходить под себя. Впрочем, Марфа воспринимала этот акт непроизвольной дефекации, скорее, как обратную сторону передачи опыта от родителей к детям. Испражняясь, мать утверждала свое право полного цикла. Круг замыкался в исходной точке. Тело не поспевало за разумом, возвращающим свои младенческие характеристики, оставаясь старческим, смрадным.

Мать встречала ее лежа в кровати, укрытая по шею одеялом, щедро источающая миазмы. Глаза ее по–совиному мигали, выражая привычную растерянность.

— Пришла, Катенька! — радостно шепелявила она.

Иногда мать узнавала Марфу. В эти мгновения глаза ее были средоточием боли. Впрочем, через минуту взор ее снова туманился забытьем.

В один из таких дней, сидя за воспитательским столом и наблюдая бессмысленную внешне муравьиную возню детей вокруг, Марфа четко осознала, что следует делать.

— Марфа Сергеевна! Голубушка! — орал Дмитрий Германович предоргазменно. За ним нелепо ковылял Антоха. В левой руке он сжимал то ли пластилин, то ли что поужасней.

— Здравствуйте, Дмитрий Германович, — твердо сказала Марфа, — подвезете меня? — в душе ее зеленело безумие.

— Всенепременнейше! — заверещал Дмитрий Германович, впрочем, несколько ошеломленно. Поведение его vis–a–vis, отчасти, не укладывалось в ежедневный сценарий.

Когда Дмитрий Германович взял ее за локоть, помогая сесть, Марфа нарочито потерлась бедром о его промежность, при этом одарив его недвусмысленным взглядом. Дмитрий Германович запыхтел.

— Только едем быстрей, Дмитрий Германович, — процедила Марфа, — мне о многом нужно с вами поговорить.

Ехали быстро и молча. Позади вовсю храпел Антоха.

Подъехали к дому. Дмитрий Германович заглушил мотор, выключил фары и открыл, было, рот, дабы извергнуть дневную порцию делерия, что жрал его мозг, но Марфа опередила его.

— А хотите, Дмитрий Германович, я вам хуй пососу?

Взвыв тихонько, Дмитрий Германович ястребом метнул взгляд на заднее сиденье, тотчас же повернулся и уставился на Марфу, заглатывая воздух. Выпуклость в его промежности увеличивалась на глазах.

— Э… мээээ…

— Ну что вы все мычите, Дмитрий Германович? — засмеялась Марфа и легонько шлепнула его по ширинке, — вот уж шесть месяцев как хотите меня трахнуть, а дальше «ээээ, мээээ», дело не заходит. Или вы, быть может, Дмитрий Германович, импотент?

— Я-а… — теперь он издавал квакающие звуки

— Что «я»? Что вы бормочете, Дмитрий Германович? Я? На? Вы мне четко скажите, — хотите, чтобы я вам сделала минет?

Дмитрий Германович затуманился весь. На секунду Марфе показалось, что у него удар. В уголках рта его закипала слюна.

— Так что же? Да или нет?

— Да! — сипло пробасил он.

Марфа было потянула руку к промежности, но тотчас же Дмитрия Германовича выгнуло дугой, затрясло мелко, глазки его закатились. Он реванул и опал на сиденье без сознания. Меж ног его пульсировала и дышала плоть. На светлой ткани брюк расползалось грозное пятно.

— Что же это вы, Дмитрий Германович, — улыбнулась Марфа. — Шестой десяток разменяли, а сдержаться не можете. … А я бы вам отсосала… И мальцу бы вашему… тоже отсосала. А, ладно! Прощайте, Дмитрий Германович!