Дар Авирвэля

Сны больше не снились. Только скудные обрывки, вылетающие из головы при пробуждении, оставляли какой-то скомканный отпечаток. Отец?.. Мама?.. Людской мир?.. Может, Ника?.. Всё смешалось в кучу. Ни одной светлой мысли не поселилось в сознании после пробуждения — такого же медленного, как и погружение в сон. Лишь льдины, лишённые эмоциональной нагрузки, всё продолжали откалываться от единой земли, унося вместе с собой последнюю надежду на разгадку этих видений. Один только тёплый комочек, лежащий прямо под боком, сохранял приятный отпечаток на сновидениях. Он тихо сопел, не боясь разбудить чуткого хозяина, и видел куда более насыщенные картинки, что дарили ему покой и безмятежность. И эти необходимые ощущения он, будучи самым заботливым псом на свете, передавал своему страдающему двуногому другу. Посему улыбка, появляющаяся на лице Артура при каждом ощущении родного тепла, была их общей: искренней, светлой, бодрящей. Больше никто не мог подарить тепло, сравнимое с тёплой трёхцветной шкуркой нечистокровного бигля. Лишь его собачья доброта и преданность грели мальчика в самые тяжёлые времена…

— Просыпайся, уже вечер, — над ухом послышался знакомый хриплый голос. — Ты сам хотел учить эвассир. Вставай.

Артур нехотя поднялся и раскрыл усталые глаза. Кряхнул спросонья, желая вновь окунуться в Мерлиново тепло, но согласился с утверждением Далия Мара. Пришлось перебороть потребность в приятном отдыхе и сосредоточиться на словах мужчины, что так усердно отлынивал от нормальных объяснений и примеров. «Пусть его считают выдающимся магом, но в обучении детей он полнейший профан», — подумал Артур, пытаясь докопаться до правильного произношения тех или иных букв. Весь этот язык, на удивление юноши, оказался весьма твёрдым, почти лишённым мягких и неполных звуков. А буквы, вопреки всем ожиданиям, чётко проглядывались даже сквозь корявый прописной стиль колдуна. Язык, в целом, оказался не таким уж сложным, и уже через пару часов Артур помнил написание и звучание пяти букв и нескольких местоимений! Для него — человека, незаинтересованного в изучении иных языков, это имело просто колоссальное значение. А повторяя раз за разом одно и то же, Артуру всё больше казалось, что он всё выучил. Однако это было ложью.

— Дело вот в чём, — пояснил Далий Мар, когда юноша поделился своими чувствами. — Сейчас твой разум находится под властью сил, непостижимых даже для меня. Это может быть и магия, и точная наука, и сбой в природе вещей, но факт остаётся прежним: ты воспринимаешь речь на том же уровне, что и мы, и наш язык кажется тебе родным. Однако стоит Авирвэлю закончиться, и вся твоя память вернётся к твоему истинно родному языку, а наша речь станет такой, какая есть на деле. И ты, наконец, услышишь подлинный эвассир, во всей его красоте и непостижимости разнообразия. Как-никак, этот язык — плод совмещения семи древних языков.

Артур кивал, как бы отмечая, что запомнил сказанные слова, и вместе с тем пытался сохранить в памяти образ букв, написанных кривоватым почерком на листе своеобразной бумаги, явно сделанной вручную. Когда же Далий Мар завершил свой затяжной рассказ о том, каким образом умнейшие из старейших создавали эвассир, Артур невольно зевнул… Его тут же поразила мысль, что древнее зло может воспринять этот жест несколько неверно, но, к счастью, вскоре обнаружил несостоятельность этой идеи. Культура эльринов не подразумевала зевок признаком неуважения к собеседнику. Более того, после этого момента Далий Мар вновь заговорил про обожаемый язык, полностью игнорируя мнимую увлечённость, охватившую Артура. Мужчина без конца рассуждал о тех или иных буквах, словах, конструкциях и так далее, явно желая заинтересовать подопечного, но тот думал лишь о том, сколько всего ему предстоит выучить, прежде чем он сумеет выживать в этом обществе без видимых трудностей.

Ивир Баенаш, словно предрекая урчание в животах гостей, успела заняться готовкой скромного ужина. Пока мясо, овощи и зелень варились и жарились на огне, шедшем из некоего подобия плиты, по небольшому дому разносились самые потрясающие ароматы, способные затмить запахи лучших людских ресторанов. Юноша и его пёс вслушивались в них, даже внюхивались, неспособные противиться наипрекраснейшему из естественных желаний, и непроизвольно представляли ужин с мамой, не обременённый никакими странностями вроде тех, что происходят наяву прямо сейчас. Но, вынырнув из фантазий, они оба ничуть не огорчились: когда хозяйка дома принесла готовые блюда и те прикоснулись к языкам искушённых Артура и Мерлина, они почувствовали то наслаждение, какое чувствовали лишь от маминой стряпни. Мясо — сладковато-острое; жареные овощи — сладкие, горькие, солёные; специи и зелень — ничуть не похожие на человеческие. А всё вместе представляло собой нечто божественное, нечто, способное затмить любой перекус теми потрясающими зелёными ягодами! Да что уж там: только фирменный соус, который добавляла в рацион мама, мог сравниться с этим недосягаемым уровнем кулинарии и вкуса самих продуктов!