Дар милосердия

Мне вспомнилось одинокое детство — долгие вечера в квартире улья, постоянные ссоры родителей, отцовский «переезд» на диван в прихожей, запертую на ключ спальню и наконец их совместный прыжок с двадцатого этажа, когда мне было девятнадцать.

Еще вспомнилось, как много детей было тогда в школе. Интересно, много ли их там сейчас? Я подумал о все увеличивающемся числе пустующих квартир в ульях и похолодел от закравшегося подозрения. Мир вокруг задрожал, готовый рухнуть в любой момент.

Тут Джулия нарушила молчание:

— Простите, мистер Бартлетт. Я была с вами излишне резка.

Мир вернулся на круги своя.

— Зовите меня Роджер.

— Простите, Роджер.

Зазвенели свадебные колокольчики, перекликаясь с ее словами. Дрожащей рукой я открыл дверь. Мы вместе переступили порог часовни, и дверь бесшумно закрылась.

Перед нами был громадный телеэкран. Солнечный свет с трудом пробивался сквозь узкий витраж, а электрические свечи по сторонам тщетно пытались рассеять полумрак. У наших ног лежала унылая корзина искусственных цветов.

Лицо Джулии было бледным, но, наверное, не бледнее моего. Внезапно из спрятанных где-то репродукторов зазвучала громкая музыка, и экран заработал. Нашим глазам предстал регистратор в строгой черной сутане.

Он дождался, пока закончится музыка, после чего обратился к нам:

— Когда я подниму левую руку первый раз, громко и разборчиво произнесите ваши имена. Они будут записаны в магнитный контракт. Когда я подниму руку второй раз, так же четко скажите «Да». Итак, готовы ли вы…

Он сделал паузу и поднял вверх левую руку.

— Джулия Прентис.

— Роджер Бартлетт.

— …взять этого мужчину в законные мужья, а эту женщину — в законные жены?

Он снова поднял руку.

— Да, — в один голос ответили мы.

— Властью, данной мне брачным законодательством, я объявляю вас мужем и женой и приговариваю к пожизненному супружеству!

Глава 4

Я не сразу додумался поцеловать невесту. Мое воображение нарисовало вокруг пейзаж из двадцатого века, и мне почудилось, что земля уходит из-под ног, пытаясь наверстать потерянные мгновения на своем извечном пути вокруг Солнца.

Голос регистратора чуть не оглушил меня. Его лицо побагровело.

— Никаких лобзаний в святом месте! Немедленно освободите помещение для следующих заявителей! Никаких лоб…

Мы и подумать не могли, что экран не только передает изображение, но и получает, а потому виновато отстранились друг от друга. В дверях нас осыпало пластмассовым рисом. Смеясь, мы пробежались по коридору до вестибюля, получили брачный договор и вышли наружу.

Вечернее солнце ярко светило на отливающем медью небосводе, но здесь, в тени амвона было сумрачно, и плитка под ногами была прохладной. Мы прошли через сводчатую арку, ведущую на улицу. Я поймал двухместного рикшу, и, заехав в женское общежитие Ассоциации молодых христиан, мы отправились ко мне домой.

Разумеется, я заранее вызвал специалистов по переоборудованию. Работу свою они выполнили на славу. Я заметил это, едва открыв дверь.

В прихожей теперь стояла пара одинаковых кресел, оба чуть меньше, чем старое, но безусловно очаровательных. На кухне появился большой стол и дополнительный табурет рядом с расширенным буфетом. Дверь в спальню была приоткрыта, и я заметил край новой двуспальной кровати.

Я вошел в прихожую. Джулия не последовала за мной, и я вернулся в коридор. Она стояла, потупив взгляд и скрестив руки на талии. Я подумал, что в новом голубом платье она красивее всех на свете, и в то же мгновение догадался, почему она не вошла в квартиру.

Я вспомнил древний абсурдный обычай, дошедший до нас из глубин двадцатого века, когда не было принуждающих к супружеской верности законов, и молодожены особыми обрядами пытались скрепить узы.

В то же время этот обычай показался мне прекрасным.

Я постоял немного, желая навсегда сохранить в памяти свежесть и красоту Джулии. Затем подхватил ее на руки и перешагнул порог.

Провести первую брачную ночь, охраняя захоронения «Кадиллака» — не самый лучший вариант, но с учетом последних событий я не осмелился просить пономаря о дополнительном выходном. В потемках, чтобы не разбудить Джулию, натянул униформу, спустился на улицу и взял рикшу. Время шло к полуночи, и нужно было поторопиться, чтобы успеть на работу вовремя.

Распределив часовых по постам, я занялся делом. Старшему смотрителю вечерней смены нечего было доложить, он тут же отправился домой. Стоя под гигантским вращающимся прожектором центральной башни, я с завистью смотрел, как он спускается по лестнице. Хорошо, должно быть, иметь всю ночь в своем распоряжении.

Свет прожектора уходил далеко, через искусственный холм и долину, эфемерным солнцем освещая заросли туи и зеленую пелену тополей. Я вновь и вновь проклинал эти заросли и невозможность сделать с ними хоть что-то.

Большая площадь кладбища делала пешее патрулирование бессмысленным. Оставалось надеяться, что кто-то из часовых заметит постороннее движение или услышит посторонний звук.