Дар милосердия

Мы не вправе посягать на Землю. Наша раса за долгие века не породила ни одной зрелой личности. Марсианские конструкции из дерева и камня совершенны, но разум дремлет в колыбели, не достойный даже беглого взгляда. Нам не хватает идеологии, оправдывающей дальнейшее существование.

Истинно утверждает Тэрин в труде «Государство и человек», что «долговечность расы соизмерима с долговечностью родной планеты». Хочешь жить дольше — заслужи. Наша раса не заслужила. Мы свое отжили. Веками понимали это, но отказывались принимать. Не желая мириться с неизбежным, разрабатывали бесполезные стимуляторы почвы, строили космические корабли, намереваясь завоевать соседей на ближайших планетах. Но так не может продолжаться вечно. Зрелость — понятие всеобъемлющее, но в первую очередь она объемлет милосердие. В конечном счете, милосердие и есть зрелось. И если мы считаемся зрелой расой, то должны оправдать это звание.

Это откровение с Голгофы, тот завет, который мы с Прэйтом и М’нэйтом призваны донести до соотечественников. Последнее будет нетрудно, поскольку все происшедшее записано на пленку. Стоит только взглянуть в глаза распятого человека, чтобы понять: для Земли наступило время жить, а для Марса — умереть.

Со спокойным достоинством…»

В марсианском соборе трое землян молча стояли перед гигантским распятием, окруженные пустыми скамьями. В радужном сиянии купола пылинки сияли, как микроскопические солнца.

— Вы правы, сэр, — нарушил молчание Биннс. — Своего Христа у них не было, но они в нем нуждались.

— И в итоге обрели нашего, — кивнул Фаррелл. — Сделали то, чего никогда не удавалось землянам. Правда, истолковали по-своему. Впрочем, неудивительно. Марсиане — относительно зрелая раса. Они поклонялись Христу как взрослые, а мы — как дети.

— Чистой воды мракобесие, — буркнул Таннер. — Пойдемте отсюда!

Покосившись на него, Фаррелл снова обратил взор на лик распятого.

— Ладно, — через секунду согласился капитан, — уходим. Нам тут и впрямь не место.

В мертвой тишине мужчины брели по проходу. Радужный свет становился все бледнее, долгий марсианский день клонился к закату. У ближайшей от входа фрески Фаррелл остановился, пристально вгляделся в древние, но такие живые лица. Таннер и Биннс последовали его примеру.

На фреске старик в белых одеждах стоял на полуразрушенном холме. Справа располагался овальный экран с изображением распятия. Толпы народа на склонах холма с восхищением смотрели на экран. В их облике присутствовала некая чужеродность, но внешне марсиане легко бы сошли за жителей какого-нибудь экзотичного уголка Земли.

Ниже по мраморной стене шла надпись. Фаррелл перевел на нее фонарик:

— Биннс, прочтешь?

Тот наклонился вперед:

— Да, сэр, это тоже на арамейском. «Святой Орлин учит Новой Духовной Зрелости».

— Какая к черту разница! — взорвался Таннер. — Ну, умерли они! Дальше что?

— Хочу понять, каким образом, — миролюбиво откликнулся капитан. — В нашем случае пригодится.

Снаружи бледный предвечерний свет заливал площадь. Таннер развел костер с подветренной стороны шлюпки, и троица расселась вокруг. На небе уже появились яркие звезды. Ветер плясал вдоль улиц и наигрывал печальные песни в кронах хрустальных деревьев.

Таннер вдруг скрылся в шлюпке и вернулся с бутылкой.

— Давно ее берег, — пояснил он.

Фаррелл обогнул костер, взял бутылку из рук Таннера и забросил далеко в темноту. Послышался одинокий звон разбитого стекла. Капитан сел на прежнее место и сказал:

— Мы тоже умрем со спокойным достоинством.

ЯБЛОКО ДЛЯ УЧИТЕЛЬНИЦЫ

I

Мой папа купил новый красный форд и я все лето прокотался с папой. Папина машина вообще самая быстрая и когда он жмет на газ кажится, что другие машины стоят на месте. Я отлично провел лето котаясь с папой на красном форде.

Мисс Эллис вдруг решила, что остаток сочинений на тему «Как я провел лето» она проверит дома, в пансионе миссис Харпер. Обычно всю работу она делала в школе, чтобы вечером спокойно посмотреть телевизор, но иногда классная комната, несмотря на современную обстановку и прекрасный вид из окна на аккуратно постриженный газон и молодые вязы, казалась ей декорацией к «Преступлению и наказанию» Достоевского.

Она сложила сочинения в коричневую папку и прибрала стол: выставила книги в ряд между двумя подпорками в виде сфинксов, выстроила карандаши в шеренгу, а все, что нельзя было расположить в строго геометрическом порядке, спрятала в выдвижной ящик. Мистер Финдли часто проверял классные комнаты, прежде чем уйти домой, и любил оставлять на учительских столах записки с саркастическими замечаниями о беспризорных тетрадях, недисциплинированных карандашах и легкомысленных учителях.