Дар милосердия

— Есть, сэр. — Тот снова склонился над металлическими страницами. — Писание святого Орлина. «На шестьдесят третий день, начав орбитальный спуск, мы убедились, что гипотеза Дайда верна и небеса на Земле действительно голубые. Внизу простиралась темно-зеленая суша и бескрайние бледно-зеленые моря. Когда сканер обнаружил центр населенного сектора, мы покинули верхние слои атмосферы и снизились до высоты теленаблюдения. Главный город, расположенный на гористом полуострове, выдающемся в небольшое море, поведал все, что нужно знать о правящей расе. Строителей, как водится, выдала архитектура. С большого расстояния она казалась тяжеловесной и претенциозной. Вблизи в ней просматривались изящные штрихи — видимо, влияние другой расы, явно равновеликой, но не столь искушенной в войне. Посовещавшись, мы с М’нэйтом и Прэйтом единодушно решили, что исследовать полуостров до начала вторжения слишком опасно. Достаточно изучить отдаленный населенный пункт. Выбор пал на примитивную местность в восточной стороне, почти у кромки моря. Оставалось ждать рассвета. Едва на горизонте забрезжили солнечные лучи, мы осторожно приземлились близ белого городка. Спрятали корабль в глубокой расселине и на заре отправились в город. То был край каменистых холмов и бесплодной земли, точь-в-точь как на нашей планете. Вокруг теснились незамысловатые каменные постройки, а по дороге двигались варвары на фантастических вьючных животных о двух горбах. На нас внимания не обращали. Скромные просторные одежды и сандалии местных жителей во многом походили на наши, а среди мужчин встречались и безбородые, посему наши гладко выбритые лица подозрений не вызвали. Внешне мы почти не отличались от землян. Как гласит Третий закон разума Терина, «наличие сходных природных условий обуславливает единство физического облика разумных существ, независимо от расстояния, разделяющего обитаемые планеты».

День разгорался, и пыльная дорога становилась все оживленнее. Мы спешили изо всех сил, но идти быстро не получалось. После прохладной атмосферы Марса здешний зной кажется невыносимым. Повышенная гравитация словно приковывала нас к земле — не спасали и многочисленные тренировки. На пронзительно голубом небе всходило ослепительное солнце, огромное по нашим меркам, а вдали магическим дха переливался город. Лишь к полудню мы добрались до городских стен. М’нэйт включил скрытую камеру, а Прэйт записывал разговоры окружающих, чтобы позднее проанализировать язык. У подножия пологого холма мы обсудили явную технологическую незрелость аборигенов. И пускай господствующая раса заметно развитей, вторжение можно начинать незамедлительно.

Из городских ворот вдруг показалась процессия. Впереди на благородных четвероногих животных ехало несколько человек в тяжелых доспехах. Металлические шлемы были увенчаны гребнями, примитивные сандалии завязаны до середины голени. Лица всадников еще хранили благородные черты, почти вытесненные высокомерием и жестокостью. Мужчины смеялись и переговаривались грубыми голосами, похлопывая себя по мускулистым ляжкам в моменты особого веселья. То были воины государства с дальнего полуострова. За ними следовали другие воины, пешие. А в самой гуще толпы шел, вернее, пытался идти человек в пурпурных одеждах с терновым венцом на голове, придавленный весом огромного деревянного креста, измученный болью, в кровоподтеках и рваных ранах…»

Биннс умолк, и в зале вновь воцарилась тишина. Радужный свет купола мягко окутывал фигуру, высеченную на огромном гранитном кресте, омывая измученное лицо ласковыми лучами, будто стараясь смягчить боль.

— Дальше, Биннс! — взволнованно прохрипел капитан.

— Сэр, вы хоть представляете, что мы нашли? Просто немыслимо! Это ведь…

— Я сказал: читай дальше!

— Есть, сэр. «Мы видели, как человек в терновом венце споткнулся и упал. Ближайший воин немедленно повернулся к нему и принялся стегать по плечам шипастым кнутом. Огромная толпа мужчин и женщин сопровождала процессию. Одни приветствовали жестокость воинов одобрительными возгласами, другие безразлично наблюдали. Кто-то с бледным лицом не подымал от земли глаз, и лишь немногие плакали. Несчастный поднялся и взвалил на спину крест. Прошел несколько шагов, зашатался и снова упал. Град безжалостных ударов возобновился. Мы молчали. При каждом взмахе кнута тонкие черты Прэйта искажались мукой, а глаза переполнял ужас. Лицо М’нэйта оставалось бесстрастным, но, зная его утонченность, доброту и умение сострадать, нетрудно догадаться, какие эмоции он испытывал.