Дар милосердия

Я спускалась по ступенькам, каменным плитам ступенек, ведущим в могилу, где людей хоронят заживо.

Я шла по улицам, таким странным улицам, мимо сотен равнодушных людей, и постепенно осознавала: идут часы, бегут минуты, вспыхивают секунды, и каждая секунда — невыносимая боль, каждая минута — медленная агония, каждый час — вечность, погребающая под своей тяжестью…

Не знаю, как очутилась в космопорте. Наверное, Господь привел меня туда. Но в тот миг, когда я увидела сверкающие шпили новых кораблей, устремленные в сентябрьское небо, все, что я читала о двигателе Суэйка, всплыло в памяти, и я знала теперь выход!

Часы в движении идут медленнее, чем те, которые покоятся. При обычной скорости разница почти незаметна, но вблизи скорости света она огромна.

Двигатель Суэйка разгоняет корабль почти до скорости света, такой, при котором и судно, и люди еще не превращаются в сгусток чистой энергии.

Часы на корабле, оборудованном таким двигателем, почти не идут…

Не осмеливаясь поверить, Филип перевернул страницу…

18 сентября 2146 года. Они говорят про два года! Два моих драгоценных года нужно потратить на то, чтобы стать стюардессой космического корабля! Но другого пути нет, и заявление уже подано. Я знаю, они его примут: столько людей летит к звездам, им нужны…

Руки ходили ходуном, страницы убегали из-под пальцев, дни, месяцы, годы стремительно мчались… Наконец он остановил их…

3 июня 2072 года (Сириус 41). Я смотрю на часы во время полета, и они добры. Но когда мы прилетаем, верх берут стационарные часы — а они злые.

Ждать в каком-то убогом порту обратного полета, считать каждую минуту, возмущаясь бесполезной тратой. За десятилетия минуты складываются в месяцы и годы. Что, если даже так я стану слишком, слишком старой?!

Страницы вновь вырвались на свободу, он судорожно их остановил…

9 февраля 2081 года. Сегодня пришло официальное извещение: меня приняли в команду корабля, летящего на Арктур! Я в каком-то диком восторге, мечтаю и планирую, ведь я могу, могу мечтать! Теперь я знаю, что смогу увидеть моего любимого, в моих волосах будет белая гардения, и я буду пахнуть так, как он любит, а наш дом восстановят, и все вещи тоже — о, целых 65 лет в запасе! — и когда любимый выйдет на свободу, я буду там ждать его, смогу обнять его, и пусть я уже буду старше, но ведь не совсем старухой! И одинокие годы меж звезд не будут потеряны зря…

Ведь у меня только он — единственный! И другого никогда не будет.

Слова расплывались перед глазами, и Филип позволил дневнику выпасть из рук.

— Миранда, — позвал он шепотом.

Встал.

— Миранда…

Тишина в доме.

— Миранда! Миранда!

Нет ответа. Он пошел в спальню. Такая же, как сто лет назад, только пустая. Без Миранды.