«Дар особенный»

Давно, в конце 1970-х годов, одна моя студентка попросила меня узнать у Толи Гелескула, пишет ли он стихи. В ближайший свой приезд в Загорянку я задал этот вопрос, который и мне был интересен. Толя ответил, что стихов не пишет, а вот свои переводы (образы, метафоры) в современной русской поэзии с удовольствием, иронией или негодованием постоянно обнаруживает. О чем же тогда идет разговор? Анатолий Гелескул – изумительной глубины, оригинальности и силы русский поэт ХХ века, стихов не писавший, но стихи нам оставивший. Мое поколение выросло на поэзии Гелескула, т. е. русских стихах, без которых немыслима современная Россия, которые мы знали и знаем наизусть и которые мы запомнили как переводы из Лорки, Верлена, Мицкевича, Хименеса, Нерваля. Поэзия, в отличие от почти всего остального на земле, бессмертна:

                      Есть песня, за которую отдам
                      Всего Россини, Вебера и Гайдна,
                      Так дороги мне скорбь ее и тайна,
                      И чары, неподвластные годам.

Александра Марковна Косс, ученик и учитель

Мне и сейчас трудно себе представить что-либо более противоестественное, чем сочетание военной кафедры и Александры Марковны Косс. Вот уж поистине единство и борьба противоположностей. Тем не менее познакомился я с ней в 1970 году именно на занятиях военного перевода, которые она блистательно вела, которые ничем «военным» меня не обогатили и которые мне запомнились самой Александрой Марковной, ее несравненным благородным, ироничным, эрудированным, педантичным изяществом.

Со студенческой скамьи отправившись в Пушкинский Дом, а не на переводческую стезю, я пытался заниматься литературой так, как меня тому учила Эльга Львовна Линецкая в переводческом семинаре при ленинградском Доме писателя, в который меня привела Александра Марковна Косс. С тех давних времен я убежден в том, что именно она определила мою судьбу, поскольку до сих пор главным событием в своей жизни считаю семинар Линецкой.

Однако и сама Александра Марковна учила меня многому: жарить картошку исключительно на сливочном масле, причем не жалея его, находясь в военных лагерях, ничего (т. е. любимые мои коленца) не выкидывать, обращаться к словарю именно в тех случаях, когда ты уверен, что он тебе не нужен, но главное, учила быть уверенным в себе, невзирая на слабость и разного рода слабости.

Представление о ленинградской и московской школах художественного перевода (на самом деле весьма условное) существует для того, чтобы мы понимали, что «не всё так одинако» (строки: «А тот, кому всё одинако, / любовного не знает смаку» из перевода одного маститого московского поэта и переводчика очень «любила» Александра Марковна). По-видимому, многие со мной согласятся, что по переводам А.М. Косс можно получить максимально точное представление о переводческих принципах ленинградской школы: гордой (а не раболепной) верности, точности, честности по отношению к оригиналу, о переводе как искусстве, а не как сердечном порыве.

Не секрет, что, когда мы говорим о дорогих для нас людях, мы невольно проговариваемся, восхищаясь нашими учителями, мы невольно выдаем наши нравственные и профессиональные «мечты» и «надежды». Вспоминая об Эльге Львовне Линецкой, Александра Марковна писала о присущих ее «школе» безусловности профессиональной правды, корпоративном великодушии и личном мужестве, культе знания, породненном с культом вдохновения. Мне повезло вдвойне: я был учеником и Эльги Львовны, и Александры Марковны и имел счастье наблюдать, как передавались этические принципы и профессиональные навыки.

Изумительны переводы А.М. Косс с испанского, португальского, французского, каталанского, переводы поэзии, прозы, драматургии, эссеистики, текстов средневековых, ренессансных, барочных, XVIII, XIX, XX веков, Са ди Миранды, Камоэнса, Пессоа, Сервантеса, Кеведо, Гонгоры, Унамуно, Карпентьера, Кортасара, Льюля, Аузиаса Марка, Фромантена.

Переводы Александры Марковны блистательны. Для нас, знавших ее как учителя, педагога и эрудита, самым удивительным в них было то, что этот блеск и эта глубина рождались – по-ахматовски – из такого великого «сора», как безупречная филологическая подготовка.

Таинственное и могущественное ремесло переводчика позволило Александре Марковне заполнить великими русскими стихами, прежде всего восходящими к испанским и португальским стихам эпохи Возрождения и барокко, ту область, которой в русской культуре, в сущности, не существовало.

И последнее. Великий переводчик не может быть равен великому поэту как поэт. Но он может быть ему равен как творец национальной поэзии, которой не было бы, не будь переводчика, а благодаря ему она, слава Богу, есть: