Дар слов мне был обещан от природы

Час, а может, два умчались в путешествиях мечты.
Вдруг я вижу, показалась девушка из темноты.
Не идет — плывет, минуя придорожные кусты,
Не идет — плывет, бросая сквозь дрожащие листы
     Взоры, где сквозила робость первой девичьей мечты.

Тонкий стан ее окутан голубою пеленой,
А лицо из-за завесы точно роза в летний зной.
В нем слились печаль и радость. Это признак потайной
Той любви, что гложет сердце красотою неземной.
     И в устах, упрямо сжатых, страсть, рожденная весной.

По обычаю Шамрана был наряд ее простым,
Но изяществом равнялся платьям модным городским.
Голова ее прикрыта покрывалом голубым.
Был ее чудесный облик ближе гуриям святым
     Или ангелам небесным, чем красавицам земным.

На траву она уселась, у ручья на берегу,
И была как ветка розы, брошенная на лугу.
И глаза ее блестели, словно солнце на снегу.
Описать ее достойно я, несчастный, не могу.
     Ни лицо ее, ни руки описать я не могу.

Робкий взор она порою устремляла к небесам,
То украдкою смотрела, точно лань, по сторонам.
Вдруг я вижу: тень мелькнула по тропинкам и камням;
Появился горожанин и промолвил: «Мариам!»
     Наклонившись, горожанин молвил: «Здравствуй, Мариам».

«Кто тут?» — «Это я. Не бойся. Ты пришла уже давно?» —
«Что же ты так поздно, милый? Я робею — здесь темно». —
«Как? Темно? Да ведь луною все вокруг озарено».
Он садится рядом с нею. Опоздал… не все ль равно,
     Если яркою луною все вокруг озарено.

Кос ее волнисто-черных он коснулся невзначай
И воскликнул: «Здесь сегодня нам с тобою — светлый рай!
Вот — вино. Во имя неба умоляю: наливай
И к устам, что слаще меда, мне прильнуть устами дай.
     Мне с тобой при лунном свете на траве зеленой — рай!»

На лесистых горных склонах птицы свищут и кричат,
Вдалеке негромко ропщет неумолчный водопад.
Раздаются звуки тара, стрекотание цикад,
А влюбленные упрямо о любви своей твердят,
     Здесь друг друга ищут губы и целуют наугад.

Картина вторая День смерти Мариам