Дар смерти

Мне было все равно. Сейчас мой дар оказался сильнее меня. Не впервые он вырывался на свободу, но никогда ранее с такой силой.

Я видела болезнь, словно воочию. Это называется — жидкая кровь. Так она створаживается, как молоко, на воздухе, но если в ней нет таких… веществ — она свернуться не сможет, и будет течь.

А нет их…

Дар вспыхнул с новой силой.

Я давно заметила, что сильнее и ярче всего он реагирует именно на детей. Может быть, потому что они меньше, и лечить их легче, а может, потому, что они никогда не верят в собственную смерть. Только в жизнь.

И вот теперь уже застонала я. Вцепилась зубами в собственную косу, чтобы не заорать в голос…

Это было больно.

Мало было остановить кровь, потом ребенок все равно умрет. Не в этот раз, так в следующий.

Надо было сделать его кровь… иной.

Кровь вырабатывается внутри нашего тела. И вот там, внутри, бывают нарушения. Если их поправить… только на это способны маги жизни, может быть, маги воды. Но боюсь, здесь и они оказались бы бессильны.

Кровь они поправить смогли бы, но она ведь не вечная! В среднем, у женщин она обновляется за три года, у мужчин за четыре, а потом — все заново. Опять заговаривать кровь, опять вызывать мага, к тому же, четыре года — это крайний срок. Максимум, два[15].

Надо воздействовать не на кровь. На костный мозг.

Этим я сейчас и занималась.

Искры срывались с моих пальцев, впитывались в маленькое беспомощное тело, и я все яснее понимала, что успела в последний момент.

Еще бы немного — и все.

И наконец, ребенок застонал и открыл глаза.

— Мама?

* * *

Гентль потер ладони.

Маг жизни был в Алетаре. И выкладывался всерьез.

Интересно, что он такого делал?

Когда Гентль пытался представить количество силы, которое заставляло звенеть и вибрировать его не самые чувствительные приборы, у мужчины мороз бежал по коже.

Такая сила…

Страшноватая, честно говоря.

Как ни тверди себе, что маг жизни не может вредить людям, а все же…

Магия полна оговорок, примечаний, подстрочных уточнений… впрямую маг жизни не может убить человека.

Маг жизни не может отказать человеку в помощи. Но анналы Храма сберегают множество сведений о самых разных людях.

Некромант, к примеру, не может лечить, но есть болезни, от которых помогает только некромантия.

Маг жизни не может убивать, но может… ускорить ход событий. Например, есть случай, когда маг жизни сводил отеки, а человек умер через несколько дней.

Вода ушла, а сердце, вот, не выдержало.

Маг формально невиновен, а человека нет. Не предупредил? Бывает…

Или человек пытался омолодиться, а потом… перестарался в бурную ночь с красавицами, и получили парализованное существо. А лечить…

Там и у мага жизни уже ничего не получилось.

Впрямую вредить маг жизни не может. Но умолчать о последствиях — вполне. Сделать то, о чем его попросили, и не мучиться угрызениями совести. Хотел забавляться с женщинами, сколько пожелаешь?

Получи.

А последствия на твоей совести. Должен был знать, что столько организм не выдержит.

Хочешь жрать в три горла — жри. Но когда лопнешь — не обращайся.

Очередная булавка заняла свое место на карте, в Желтом городе. И что ему там делать?

Да еще так близко к порту, да с такой силой?

Кто-то приплыл на корабле?

Что, вообще, важного есть в том районе?

Нет, не вспомнить, сейчас не вспомнить. Гентль никогда не любил Желтый город, и вполне взаимно. В свое время его там чуть не убили, а уж лупили и вовсе каждый день. Но сам он ножки бить и не пойдет, на то другие есть. Главное, круг определен. Осталось выяснить, кто, что и где.

* * *

Я медленно отвалилась от стола, почти сползая на пол.

Фууу…

Ребенок на столе уже сел и смотрел на меня большими зелеными глазами. Симпатичный мальчишка, кстати. Волосы темные, глаза зеленые, яркие, мордяха улыбчивая и любопытная.

— Тетя, а ты кто?

— Я Вета. Лекарь.

— А я Лим. Я заболел, да?

— Нет. Ты поцарапался, и у тебя сильно-сильно потекла кровь.

Личико у мальчишки сморщилось.

— Помню… мама говорит, что это очень опасно. Если у меня кровь пойдет, то не остановится, а вся-вся вытечет, поэтому мне бегать нельзя, царапаться и раниться — тоже. И я все время настойки пью, а они знаешь, какие гадкие?

Я поманила мальчика пальцем.

— Лим, а тебе можно доверить секрет?

— Да.

— Тогда слушай. Ты настойки пей, и никому не говори, но тебе теперь все можно. И заживать на тебе будет, как на всех остальных детях.

Зеленые глаза изумленно расширились.

— Правда?

— Чистая правда.

— А маме рассказать нельзя?

Я покачала головой.

— Никому нельзя, малыш. Год никому нельзя рассказывать… ты знаешь, сколько это — год?

— Знаю. Это очень долго.

Я невольно улыбнулась. Искорки дара танцевали в моей крови, и я знала — получилось. Все получилось.

— Пообещай мне, что год никому не расскажешь.

— А потом что?

— Про то, что вылечился — говори. А про меня не надо, ладно?

— Ладно. А почему?

Я задумалась.

— Потому что это наш с тобой секрет?

Ребенок замотал хитрой мордашкой.

— Не-а. Не пойдет.

Паршивец!

Я сделала самую таинственную рожицу, которую могла.