Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом

«А вы поезжайте на Залит к отцу Николаю. Как он скажет, так и поступайте. И попросите его помолиться о Любушке, может, она еще поживет».

Из больницы мы поехали на вокзал и на следующее утро были уже в Пскове.

Вот и речная заводь, откуда мы поплывем на остров Залит, — легендарное место, о котором мне еще лет десять тому назад много рассказывал отец Алексей Царенков, да еще и приговаривал: «Кто без благословения туда поплывет, может и утонуть. Бывали такие случаи».

Благословение у нас было. Но мотобот, в который мы уселись, оказался в воде по самые кромки бортов, а тут еще волнение поднялось на озере, как только мы выплыли из тихой реки.

Озеро огромное, другого берега не видать, так и называют его — Псковское море.

«Не шевелитесь. Мотобот переполнен», — отчетливо произнес моторист. Вот уж пришлось помолиться святителю Николаю! Было очень страшно, но, с Божьей помощью, доплыли, все пассажиры мотобота быстро пошли в одном направлении, и мы поспешили за ними и вскоре оказались во дворе дома отца Николая.

Двор вытоптан и утрамбован сотнями ног до состояния асфальта — ни травинки, одни деревца. Стоим и ждем.

И вот открывается дверь. Точнее, приоткрывается. Выглядывает батюшка отец Николай, обводит нас взглядом: «Здравствуйте, мои дорогие. Ну, Ангела Хранителя вам на дорогу». И скрывается за дверью.

И что же теперь делать? Это все?

А через какое-то время снова открылась старая крашеная дверь, и Батюшка вышел на крыльцо. В одной руке у него прозрачный пенициллиновый пузырек с маслом, а в другой — большая разогнутая канцелярская скрепка. Глянул на нас всех и запел:

Прошел мой век, как день вчерашний,
Как сон, промчалась жизнь моя,
И двери смерти, страшно тяжки,
Уж недалеко от меня.
Вы простите, вы простите,
Друг и ближний человек.
Меня, грешнаго, помяните
Ухожу от вас пока не навек.

Говорят, что иногда Батюшка пел эту песню со словами «Ухожу от вас навек», и тогда все начинали плакать, а он говорил: «Ну ладно, ладно, пока не навек».

Тут мы испугались, что сейчас он снова уйдет и закроет дверь, и я как-то дерзко сразу к нему подошла, уже без очереди, и поняла по его лицу, что это его покоробило, и сама сразу смутилась и стала просить прощения за свою выходку и услышала: «Ну, говори, что у тебя».

Сначала я попросила его святых молитв о блаженной Любушке. А он ответил: «Это уже не мой вопрос». И опять я сразу ничего не поняла — все надеялась, что она еще поживет.

Потом спросила, как быть с деньгами за дом, а он в ответ сказал:

— Ну, добавьте, добавьте. Пусть она купит домок-то.

— Благословите, — говорю, — Батюшка, просим Ваших святых молитв, чтобы это получилось, ведь денег у нас совсем нет.

— Езжайте-езжайте, не задерживайтесь, а то опоздаете, — проводил нас старец и перед этим внимательно помазал скрепкой из флакончика.

Времени до отправления мотобота оставалось еще несколько часов (он отплывал от пристани в три часа дня). И мы зашли к Батюшкиной келейнице, с которой были хорошо знакомы, на чашку чая.

Когда мы с ней в полтретьего не спеша подошли к пристани, то увидели наш мотобот где-то вдали, в волнах Псковского озера. Он удалялся.

Делать было нечего. По берегу бродили два лодочника, оба были навеселе. Мы выбрали наименее пьяного, и он смело поплыл наперерез волнам. Они становились все выше и выше, а я еще не забыла рассказ отца Алексея про то, что бывает с теми, кто по этому озеру плывет без благословения.

Но мы опять остались живы и вернулись в Тверь.

А в воскресенье Любушка объявила голодовку. Она отталкивала всех, наотрез отказывалась от любых лекарств, отказывалась есть — пока ее не отвезут в Казанский монастырь. И только повторяла: «Поедем домой».

«Как врач, я не имею на это права, но как христианин не могу поступить иначе. Она все сделала для того, чтобы мы были вынуждены ее отпустить в монастырь», — сказал нам ее доктор Иаков, когда давал разрешение везти Любушку в родную обитель. Все это время он дежурил около нее по ночам и в воскресенье тоже приехал в больницу. Пока решали, как быть, игумения София еще раз помазала все Любушкино измученное тело Батюшкиным розовым маслом.

Сообщили в Вышний Волочек. Матушка Феодора тут же отправила в Тверь микроавтобус, а доктор позвонил своему другу, просто поделиться с ним происходящим.

Друг в это время ехал на машине в Шереметьево — у него был билет в Испанию. Другом был тот самый Владимир, который построил стену вокруг Казанского монастыря. Он все выслушал и положил трубку. Потом подумал: «Какая Испания? Любушка умирает». Развернулся и полетел в Тверь на своем шестисотом мерседесе.