- Ну, как-то так, – Разора уже откровенно начал утомлять этот разговор: он не понимал, к чему клонит Инвокер. – Если совсем уж упрощать.
- То есть, – знак начал складываться в нечто осмысленное, – одновременно проигрываются тысячи таких битв, и в какой-либо из таких партий участниками этого, с позволения, балагана, оказывались и мы...
- Да, да, –
- Следовательно…
***
Невермору это начинало порядком уже надоедать. Надо было собраться, и больше не допускать ошибок. Взять реванш. Все сохранившиеся ещё внутри его души негодовали, бурлили яростью, и издали, из родного мира, из недр Бездны откликалась вся остальная его коллекция.
Но сейчас вся эта битва, поначалу казавшаяся лишь развлечением, охотой на новые, сильные и необычные души, начинала изматывать, подтачивать изнутри. Что-то стиралось внутри. Методично, раз за разом что-то вырезалось прямо из сущности. Вся эта война не имела смысла, сама по себе. Что придет за ней? за победой или поражением? Разверзнувшаяся Бездна и полный Апокалипсис, или перерождение, заря нового мира?
А ему-то какая до этого разница?!
В конце концов, теперь они все сражались уже не за какую-то цель, не за какие-то идеалы, не ради развлечения, а просто, чтобы выжить…
Они все сражались, чтобы выжить.
Никогда ещё демон не чувствовал себя столь растеряно – и каждая его душа откликалась своим звуком, своим цветом на это странное «никогда».
Ему казалось, он проваливается сквозь темноту и адское пламя, ему вновь снились адские чертоги, простирающиеся вокруг. Черным зрачком наискосок пространство разрезала бездонная пропасть, всё приближающаяся, пропасть, в которую он проваливался, и теневым крыльям Невермора было не затормозить падение. Казалось, самые глубины Бездны – а может, и самого безграничного мироздания, – смотрят на него изнутри этого глаза. Он казался тёмной искоркой перед чем-то грандиозным, кошмарным, чем-то, от чего каждая его душа внутри резонирует на самых низких частотах, на самых примитивных чувствах. Далеко за гранью химических реакций физических оболочек бойцов, ещё глубже, что-то на самом нижнем уровне.
Что-то фундаментальное – и ещё глубже…
Голос, доносящийся с той стороны чёрного зеркала. Даже не голос, нет. Эхо, отголосок чего-то очень древнего – и с тем вместе такого живого. Всего лишь чье-то хрупкое дыхание, ощущаемое всем существом, но, в то же время, очень слабое, еле ощутимое. Как несостоявшееся прикосновение, оставленное за миг от касания.
Жнец продолжал падать в темноте. В том, что Живые назвали бы темнотой, неспособные почувствовать весь тот кошмарный спектр, что открывается на грани мироздания. И лишь было странное чувство, что кто-то падает рядом.
Кто-то, для кого эта темнота точно так же не была кромешной.
Для его собеседника сейчас вокруг разворачивалась яркая сияющая бездна. Она сверкала, ослепительная для тех, чьи глаза или другие органы чувств, сочли бы это невыносимо ярким светом, чем-то, лежащим далеко за верхним пределом восприятия, засвечивающим всё. Но Ио «видел» за этим светом «кровеносные сосуды» мироздания, незримыми корнями опутывающие мир и прорастающие сквозь измерения. Он падал – насколько примитивное понятие было применимо к пространству, где нет ни направлений, ни времени. Лишь невыносимый холод.
Холод, преследовавший его, замороженного, с самого начала времен.
Что для существа, живущего чужими душами и чужими жизнями, что для создания, являющегося самим дыханием жизни, пусть и угасающим с каждым новым отражением, отголоском, было понятно одно.
Возможно, каждый из них подразумевал что-то свое, но оба понимали в этот миг трагичную нелепость происходящего. Нелепость, лежащую по ту сторону добра и зла, судеб миров и всего остального, кажущегося таким никчемным, таким незначимым сейчас.
Конец фразы невозможно было уже перевести на слова Живых.
Однако Невермор его понял. И когда его падение окончилось на Фонтане, и раскаленные капли лавы стекали по спине Жнеца, он остался наедине с тем, что было «сказано».