das Los

— Зачем мы, по-твоему, приехали в К-город? Исключительно ли из-за именин Суворова? Из-за твоей ноги, друг мой! Нам было так здорово странствовать, пока под волною глупого героизма ты не лишился способности ходить!

— Я бесчестен. И бесчестным буду либо к тебе, либо к стихии.

— Так определись же, чью сторону выберешь.

Дмитрий, казалось, сильно задумался, что очень оскорбило меня: самого близкого друга готов променять на то, что толком и не существует. Нет, я не осуждал его веру и жизненные позиции, но и не поддерживал. Более того, его, так называемое, мировоззрение казалось мне бессмысленным. Возможно, если бы мне довелось познакомиться хотя бы с еще одним подобным человеком, мое мнение на счет такой веры изменилось, однако сейчас это почти то же самое, что верить, скажем, в ботинок.

— Что ж, хорошо. Я посещу больницу, но не завтра. Позже, — наконец произнес он.

— И когда же? Не в твоих ли это интересах?

— Не завтра, но как можно скорее, да, — заверил меня он.

***

Сосредоточиться на музицировании не получалось. Мои мысли были заняты другим, потому я постоянно сбивался. Дмитрий тоже не преуспел со скрипкой. За столь долгий перерыв в музыке он будто бы и вовсе разучился управлять смычком. Инструмент в его руках дребезжал, выл, стонал, но только не пел. После многочисленных попыток сыграть этюд какого-то австрийского о композитора, я обессиленно закрыл крышку рояля. Дмитрий также отложил скрипку, разминая затекшее плечо. Весь процесс сопровождался абсолютным молчанием. Я все еще помнил недавнюю перепалку и был немного обижен и разочарован в своем товарище…

11.09

В тот день неизвестный господин не явился, как и в следующий. Внутри меня горел слабый огонек надежды, что тот тайный гость навестит нас вновь. Я все никак не мог унять свое любопытство, хотя притом догадывался, и даже знал, кто же это мог быть.

Вчера мне понадобилось съездить на рынок, Дмитрий, конечно, предпочел остаться в усадьбе, впрочем… (неразборчиво). Я не стану в подробностях описывать свою поездку, наверняка и без того наскучил никому не нужными описаниями. Однако не могу не отметить, что по дороге на площадь довелось мне пару раз наблюдать группы недовольных горожан с протестующими знаками и табличками, которых разгоняло несколько полицмейстеров и небольшая группа вооруженных. Это явление было не в диковинку, я в который раз подивился той постоянности и гармонии, которая на протяжении нескольких лет царствовала в К-городе. И это действительно можно назвать гармонией, рушить которую уже, казалось, будет чем-то неправильным. Наверное, я рассуждаю именно так, потому что происходящее не сильно затронуло меня, а люди, которые живут в К-городе всю жизнь, конечно, были бы со мной не согласны. Конечно, перемены нужны.

Сегодня Дмитрий в самом деле поднялся раньше обычного, чтобы собраться в больницу, что меня приятно удивило. Однако приятель наотрез отказался от моей компании:

— Пошли со мной одного из крепостных, но сам езжай на площадь. Ты ведь собирался еще вчера, но погода не позволила.

— Я могу перенести поездку еще раз, если это касается твоего здоровья.

Но Дмитрий не согласился со мной, убеждая, что может съездить и сам. В таких делах был он до крайностей принципиален. Я долго еще пытался спорить, но в конечном итоге сдался, велел Захару сопроводить его до больницы. Тот, к счастью, отозвался с охотою.

Когда кибитка с Дмитрием и Захаром скрылась из виду, я стал собираться в дорогу: складывал стопкой в чемоданчик бумаги, подбирал подходящую рубаху под жилет. Погода снаружи портилась, но, раз уж Дмитрий решил езжать сам, переносить визит не было никакого смысла.

Но вдруг настойчивый стук в дверь прервал мое занятие:

— Сударь, тот господин снова стоит около двора, — услышал я голос Пелагеи.

Я мельком глянул на часы — восемь, затем, бросив чемодан, быстро выглянул в окно: низкий, с гречневиком, в сапожках и черненьком плаще, который смотрелся несколько неуместно на фоне головного убора. Григорий Васильевич, это был именно он.

Мы долго целовались. Он был до того рад меня видеть, что несколько минут не выпускал из объятий:

— Мальчик мой, как исхудал ведь! А побледнел! А мне в субботу щеки-то горели не зря! Ну, как вы? Как там вне?

— L’herbe est toujours plus verte chez le voisin, — с улыбкую отвечал ему я, пытаясь высвободить свою руку из его пальцев. — И все же много чудес повидали мы, много.

— А где ж приятель твой?

— По состоянию здоровья в больницу недавно уехал.

— Господи, Боже мой! Ужели случилось чего? Ох, он всегда был баловником, какого свет не видывал! Помню, однажды залез на дерево, а обратно — на те! — перепугался…

— Скажем так, неудача нагнала, впрочем, не стоит так переживать, Григорий Васильевич! — Лицо моего собеседника в тот миг страшно вытянулось. — К счастью, все закончилось более чем хорошо… как Вы сами?

— А, — протянул Григорий Васильевич, — я… потихоньку. А месяц-то назад меня бронхит страшенный одолел! Уж думал, заберет меня Всевышний на небеса! Денег на медицину нет. Спасибо людям добрым, что не оставили старика помирать!