Теперь я пугаюсь, видя, что она с трудом дышит. Она подносит к горлу ладонь, пытаясь схватить ртом воздух. Я тут же понимаю: у Виолетты паническая атака. Мои рефлексы пожарного берут верх, и я быстро встаю на ноги. Она поднимается с трудом, и ее прекрасные глаза наполняются слезами.
– Вдох-выдох, Виолетта. Помни: сначала посчитать до десяти, затем – спокойно дышать.
Я беспомощно глажу ее по волосам и жду, когда она подчинится моим указаниям. Я становился свидетелем ее панической атаки лишь раз: в день нашей встречи. Но сейчас все жестче, чем тогда в лифте. И приступ у нее случился сразу после того, как я занялся с ней любовью.
Не нужно быть гением, чтобы понять, что это не самая хорошая новость.
– Виолетта… Что с тобой?
Она истерично мотает головой и бормочет что-то невразумительное. Я хмурюсь, ничего не понимая, беру с дивана плед и укутываю ее. Мне удается разобрать, что она извиняется.
– Не извиняйся, – говорю я нежно.
Она молчит, пытаясь отдышаться и успокоиться. Она все так же не смотрит мне в глаза. Большим пальцем касаюсь ее подбородка и поворачиваю к себе лицом. От ее испуганного взгляда мое сердце делает кульбит, но на этот раз – в плохом смысле.
– Мне нужно знать, Виолетта… Что происходит? Это из-за… Клемана?
Она яростно мотает головой. Я вздыхаю и, натянув боксеры, усаживаю ее на диван.
– Ты можешь рассказать мне все.
Она сворачивается в калачик, упираясь подбородком в колени. Я понимаю, что сейчас она действительно расскажет мне все без утайки. Присев на край журнального столика, я обхватываю ее руки своими, успокаивая. После такого секса, признаюсь, происходящее – словно холодный душ. Но чего вы хотели? Это Виолетта. Она особенная.
– Поговори со мной. Умоляю.
На этот раз ее не приходится просить дважды. Она знает, что уже слишком поздно, что я стал свидетелем того, что уже не даст ей, как раньше, утаивать свои секреты. Она вздыхает, а затем переводит взгляд на наши сплетенные руки и говорит:
– Я выросла с матерью и отцом. Помню, что у меня было счастливое детство, по крайней мере, до шести лет. Мои родители любили друг друга, и мы были счастливыми, как минимум мне так казалось. Моя мать была… невероятно красивой женщиной. Домохозяйкой, которая постоянно участвовала в каких-то мероприятиях вне дома и у которой было много друзей. Я так ею восхищалась!
Она делает паузу, и я изучаю каждую деталь ее лица: поджатую губу, роскошные ресницы и пульсирующую венку на виске. У меня появляется чувство, что продолжение истории мне не понравится.
– Там, где мы раньше жили, моя комната была ближе всего ко входу. Чтобы выйти из дома, нужно было пройти мимо нее. Как-то ночью меня разбудил какой-то шум. Я встала с кровати, чтобы посмотреть, что это было… Я открыла дверь комнаты и увидела, как мать впускает какого-то незнакомого мне мужчину. Не заметив меня, они поцеловались, – бормочет она опустошенно, и я опускаю взгляд. – Я не сразу все поняла: я просто знала, что это не мой папа. Затем мама меня заметила. Она велела незнакомцу подождать на улице, а потом подошла ко мне и отнесла обратно в постель.
Я внимательно слушаю, ощущая во рту привкус желчи. Я представляю себе маленькую круглощекую девочку с густыми светлыми волосами, милую девочку, которая видит, как ее мать изменяет ее отцу, но еще не понимает, что это значит. Просто знает, что это неправильно.
– Я спросила, кто это был. Она улыбнулась, погладив меня по голове, и прошептала: «Это наш маленький секрет».
Я отчаянно вздрагиваю при этих словах, а затем сжимаю кулаки. Виолетта продолжает говорить, даже не пытаясь вытереть стекающие по щекам слезы:
– Так все и началось. Она изменяла моему отцу десять лет, Лоан. Десять лет я слышала ее шаги в коридоре в середине ночи. И все это время я покрывала ее и никогда не рассказывала ни о чем отцу, который продолжал ее любить и обожать. Как я могла? – грустно усмехается она, шмыгая носом. – Первые годы она заходила ко мне в комнату каждый раз, когда собиралась ускользнуть: знала, что я не сплю. Она заходила напомнить мне про «наш маленький секрет». И это продолжалось. У меня был огромный секрет, секрет всей моей жизни – и он съедал меня изнутри.
Я не могу поверить, что существуют настолько жестокие люди. Не столько жестокие к своим супругам (пусть даже это по-настоящему ужасно), просто потому, что огромное количество людей идет на измены, сколько к собственной дочери. Как можно так сломать мозг своему ребенку, только чтобы прикрыть свои ошибки? Этого я никогда не смогу понять.
– Мне так жаль, милая…
– Когда я выросла, я хотела признаться во всем отцу. Я больше не могла держать это в себе. Но мама меня отговорила. Она сказала, что если я расскажу отцу, он узнает, что я тоже многие годы обманывала его. А я не хотела, чтобы он меня возненавидел.
Я провожу пальцами по ее лицу, стирая влажные следы ее прошлого.
– Что произошло потом?